Олег Алякринский - Гастролер

Медведь так ни разу в жизни и не выезжал за пределы России. Раньше, в сталинское время, да и позже, при Хрущеве или Брежневе, вору в законе о поездке за бугор и думать не полагалось. Когда же при Горбачеве замки на границе проржавели, железный занавес расплавился и советский народ потянулся жадно вдыхать воздух свободы, Медведь был уже слишком стар, чтобы менять свои привычки. Да и прижился он в своей кусковской глуши, где жил точно на вольном острове вдали от забот и горестей цивилизации. Он знал, что многие из его многочисленных знакомых выезжают за границу не только отдыхать, но и обзаводятся там домами и землей, открывают бизнес и даже банки, предприятия, но у него не возникало даже и намека на зависть или сожаление. Ему было хорошо в России. Хотя он прекрасно понимал, что гастроли в Европе и Америке должны стать частью его стратегической программы. Потому Медведь и направил Варяга с миссией в Италию.

— Принимали меня там как русского предпринимателя, а не как ученого-экономиста, — начал Варяг, усевшись в кресло и подмигнув Ангелу, которого Медведь тоже пригласил послушать.

— Что собой представляет этот Валаччини? — сразу перебил его Медведь.

— Синьор Валаччини — бодрый старик, в прошлом боксер-тяжеловес, пришел в бизнес прямо с ринга, не утеряв старые связи, которыми время от времени пользовался.

— Это мне знакомо, — усмехнулся Медведь. — У нас в России многие сделали воровскую карьеру таким же образом. Ведь спорт, особенно бокс, борьба, формирует бойцовский характер, что очень пригождается и в русском бизнесе… Извини, Владик, продолжай…

— Итак, Валаччини, — учтиво нагнул голову Варяг. — Его очень интересовала Восточная Европа, в том числе и Россия. Рынок Восточной Европы, оголенный после внезапного развала Союза, как он мне говорил, — это перекресток важнейших торговых маршрутов. Кто уверенно себя будет там чувствовать, тому легко будет охватить своим влиянием и Запад.

— Да, тут он совершенно прав, — подтвердил задумчиво Медведь, вспомнив свой недавний разговор с академиком Нестеренко. — В Восточной Европе любого бизнесмена ожидает большое будущее. Надо только поглубже там укорениться.

— Именно! — просиял Варяг, обрадовавшись, что старый вор мгновенно ухватил самую суть дела. — И я ему говорю: мол, мы согласны отдать под ваш контроль часть Восточной Европы. Тот обрадовался. Закричал, что, мол, русские — ребята щедрые. Они готовы бескорыстно помочь своим западным друзьям. Только я сразу осадил его. Говорю, мы готовы отдать немало, но и взамен просим не крошки со стола. Мы хотим, говорю, воспользоваться вашими каналами и связями для переправки нашего товара в Западную Европу. Естественно, за определенный процент с прибыли. Я думал, он сразу уцепится за мое предложение, а он руками замахал: нет, мол, и нет, никаких цифр, пока вопрос не будет решен принципиально. Так что же вам мешает? — спрашиваю. А он мне: я же не один в бизнесе, мне надо посоветоваться с друзьями. Я же не всесилен. Когда затрагиваются вопросы столь крупных масштабов, всегда лучше советоваться с друзьями.

— А ты? — нетерпеливо спросил Медведь, и глаза его заблестели.

— А я спрашиваю: но вы-то лично, синьор Валаччини, вы лично согласны с моим предложением? Вас устраивают такие перспективы? Ведь мы приглашаем вас к сотрудничеству на всей территории России. Тут он совсем впал в раж. Что касается меня лично, говорит, то я руками и ногами «за». Ваше предложение чрезвычайно интересно! Но, говорит, повторяю, я не все решаю один. Потребуется время, чтобы убедить моих друзей.

— И что, по-твоему, скажут его друзья? — задумчиво спросил Медведь.

— А у них, мне кажется, ответ будет один: свои рынки надо расширять, но не подпускать к ним чужих. Их может заинтересовать наше предложение платить им лично небольшие комиссионные за поддержку наших интересов, но не более того. На прощание синьор Валаччини предложил мне помощь в устранении любых препятствий.

— В каком это смысле? — насторожился Медведь.

— Я не сразу сам понял, — криво усмехнулся Варяг. — А потом он мне такую байку поведал. Рассказал один эпизод из древнеримской истории. Юлий Цезарь уже в финале своего противостояния с Помпеем однажды встретился с ним. Никто не знает, о чем они говорили с глазу на глаз, но только через некоторое время Помпей сдался. То есть Цезарь навязал свою волю противнику, а случилось это потому, что просто его желание победить врага оказалось сильнее, чем желание его врага противостоять. После этого говорить мне было не о чем. Только я так думаю, Георгий Иванович, что этот сицилийский старикашка решил, будто это он Юлий Цезарь, а я — трусливый Помпей. И понимание его позиции у меня созрело сразу же, еще до того, как он пригласил меня остаться у него в доме переночевать. А уж наутро он мне открытым текстом все выложил. Они будут против наших… гастролей в Европе. Что вы по этому поводу думаете, Георгий Иванович?