— Дверь закрыта? — прошептал он.
— Закрыта.
— В шве. Спереди справа. Воспользуйся ножом. Это чертово пальто уже все равно ни к черту не годно.
Я достал свой нож, вспорол шов, нашел под подкладкой маленький рулончик бумаги и отдал ему.
— Черт, для меня это китайская грамота, — заявил он сердито. — Нечего махать у меня перед глазами. Если тебе это что-нибудь скажет, буду очень рад.
Я развернул рулончик и сразу узнал шифр. Я взглянул на Веллингтона, но он уже закрыл глаза. Я отнес листок к столу в углу палаты и стал расшифровывать сообщение. Там стоял мой кодовый номер и код связника, который мне был незнаком, потому что сообщение пришло не через Вэнса: он уже не был моим связным. Сообщение было из Вашингтона. Текст гласил:
«ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ ИНСТРУКЦИИ В СИЛЕ, ИЗМЕНЕНИЯ ОТМЕНЯЮТСЯ. БЕРИ ЕГО. МАК»…
Я достал спички, сжег листочек и вернулся к кровати, Веллингтон недовольно сморщил нос.
— Перед тем как провонять всю комнату, надо спрашивать разрешения, — прошептал он.
— Кто бы говорил!
— Да будет! Ты сможешь теперь его найти?
— Мне не надо его искать, — сказал я. — Он сам меня найдет. У меня есть кое-что, что ему очень нужно.
Из-под бинта на лице Веллингтона показалась кривая улыбка.
— Ага. Я так и решил Я догадался, пока валялся тут. Ты эти чертовы пленки… Ты не мог его и пальцем тронуть. У тебя не было приказа. Приказ был у меня. И ты все засветил чтобы никто не понял что там было, а сам сохранил настоящие, чтобы, когда наступит время, использовать их как приманку.
— Я внимательно тебя слушаю. Мне кажется, раньше ты меня обвинял в том, что я это все сделал, чтобы досадить тебе. Я жду извинений.
— Мне бы надо было опять натравить на тебя Гранкви-ста, хитрец ты хренов!
Я долго смотрел на него. Этот распластавшийся на больничной койке парень не казался мне теперь таким мерзким.
— Я Могу для тебя что-нибудь сделать?
— Да. Добудь Каселиуса. И проваливай. Я спать хочу.
Вернувшись в отель, я увидел девушку у стойки портье.
На сей раз я сразу узнал узкие клетчатые брюки. Раз увидев такие брюки, их уже невозможно забыть. Ее волосы по-прежнему были аккуратно зачесаны назад и собраны в пучок на затылке, как и вчера вечером. У нее был изумительный профиль. Это я успел заметить, пока она не почувствовала моего присутствия и не обернулась. Я подумал, что как-нибудь надо будет придумать повод и сфотографировать ее — как-нибудь, когда моя голова не будет забита никакими делами и я смогу опять сосредоточиться на такой простой вещи, как красота и истина. А сейчас она была досадной помехой.
— Доброе утро, кузина Элин.
— Утро было добрым, — ответила она. — Но уже день. Я вас ищу. Я собралась на прогулку, чтобы поснимать на цветную пленку — в это время года такая красивая листва. Но у меня что-то заело аппарат, затвор барахлит. Вот я и подумала: может, вы сумеете мне…
Трудно было осознать, что кто-то по-прежнему живет обычной нормальной жизнью, что хорошенькие девушки по-прежнему ходят на прогулки, чтобы сделать десяток цветных слайдов и потом долгими зимними вечерами мучить своих родственников и друзей скучными просмотрами.
— Я посмотрю ваш аппарат, — ответил я. — Давайте поднимемся ко мне в номер. У меня там есть кое-какие инструменты и запасные детали.
Она вручила мне свой фотоаппарат, и мы пошли наверх. Это был небольшой 35-миллиметровый «Цейсс» в кожаном футляре с клапаном на кнопке спереди, похожим на откидное сиденье допотопного секретера. Когда видишь парня с такой штукой в руках, не стоит спрашивать его, для какого журнала он работает. Будь он профессионалом, он не стал бы запаковывать свой инструмент в такое количество кожи. Я отпер дверь, впустил Элин, вошел следом, закрыл дверь и повел девушку к ближайшему столику.
— Я думаю, вы повредили перфорацию на пленке, — сказал я. — Зубчикам на катушке перемотки не за что зацепляться, поэтому пленка и не перекручивается, когда вы взводите затвор, Я сейчас посмотрю, может быть, у меня есть…
Я замолчал. Она подошла ко мне сзади — чтобы, как я подумал, заглянуть мне через плечо, — но штука, которая ткнулась мне в ребра, была твердой, и я сразу понял, что это, хотя и не поверил.
— Не двигайтесь, — сказала она напряженным голосом, — Не двигайтесь или я выстрелю. Вы знаете, что нам надо. Где?
Там, где я во время войны проходил учебный курс, у нас был предмет под названием то ли «готовность», то ли «бдительность», то ли еще что-то вроде этого. С тех пор его исключили из учебных программ. Полагаю, что для мирного времени предмет был. слишком сложным и грубым. Курсанты во время практических занятий иногда получали травмы. Когда я недавно проходил курс переподготовки, нам просто прочитали пару вдохновляющих лекций на эту тему.
Читать дальше