В. Яблонский - Новый передел

— Ну, что там? Все готовы?

Голос этот доносился как бы издалека и, тем не менее, леденил душу. Полтинник старался ничем не выдать, что он еще жив. Теплилась надежда на то, что нападавшие рано или поздно уберутся. Нет, только не это! Родион едва не завыл, услышав:

— Валек! Каждому по контрольному выстрелу в голову, и сваливаем. И так столько времени потратили. Борис, спали потом эту колымагу.

— Стойте! — отчаянно закричал Родион и по-детски добавил: — Я свой! Не стреляйте!

— А ну, кто там? Вытащите его. Похоже, заложник! А я думал, он в первую машину сел. Повезло парню!

Через минуту Полтинника извлекли из-под груды мертвых тел. Поглядев на направленные на него стволы, он обратился к тому, кто больше других походил на старшего:

— Вы должны знать про меня! Я — Родион Серебряков.

Старший махнул рукой:

— Все ясно! Валек, добивай остальных.

— А этот? — Флегматичный Валек, похоже, был не прочь пристрелить за компанию и Родиона.

— Нет, этот пусть живет! Седой велел не убивать его, если он выкарабкается. Ну, парень, считай, что ты в рубашке родился! Даже дважды. В первый раз, когда заряд под твоей машиной не сработал, а во второй — после стрельбы. Ты смотри, ни одной царапины! Сегодня твой день рождения. Число запомни!

Полтинник чувствовал, что вот-вот упадет. Видеть перед собой ухмыляющуюся физиономию человека, который не убил его лишь по счастливому стечению обстоятельств, было невыносимо. За спиной деловито отщелкивали контрольные выстрелы.

— Ну, все, парень, счастливо! Сваливай отсюда, да поживее…

Родион некоторое время тупо смотрел, как бойцы, убирая оружие, бежали к своей машине. Захлопали дверцы, и «мерседес», развив немыслимую скорость, скрылся в облаке пыли.

Сообразив, что стоять столбом между двумя горевшими машинами с десятком мертвецов внутри не годится, Полтинник развернулся и зашагал прочь. Пошел в сторону от дороги, без всякой цели, лишь бы отойти подальше. Запах горелого мяса стал отчетливо тошнотворным.

Через час ходьбы, наткнувшись на небольшую, но чистую речушку, Родион снял с себя окровавленную одежду и искупался. Заметив неподалеку одинокого рыбака, подошел к нему. Мужичок был пожилым и производил впечатление деревенского хитрована.

— Здорово, батя. Мне бы в город надо. Но сначала позвонить…

Крестьянин внимательно оглядел странного парня. Откуда он взялся? Весь мокрый, одежда в руках… Ничего не сказав, а только скептически хмыкнув, он отвернулся к своей удочке.

Тут Серебряков вспомнил, что миром по-прежнему правят деньги. Он пошарил у себя в карманах. Денег у него оказалось более чем достаточно. И фунты, и доллары, и российские рубли.

Родион молча протянул неприветливому рыбаку смятую стодолларовую купюру. Тот сразу просиял:

— Так бы и сразу! Горилки хочешь? У меня добрая…

Полтинник кивнул:

— И горилки тоже. Не помешает. Но сначала телефон.

Мужичок с готовностью поднялся.

— Сделаем, отведу. Тебе куда звонить-то надо, парень?

— В Москву, батя. В Москву…

Владислав открутил крышечку и зачерпнул нежный крем, состоявший, казалось, лишь из одной невесомой пены.

— На плечи побольше, — приподняла голову Мария, — они у меня обгорают сильнее всего.

Варяг склонился над лежавшей девушкой и стал втирать крем в ее упругое, горячее от солнечных лучей тело. Услышав стон, обеспокоенно спросил:

— Что, больно? Извини…

— Нет, — засмеялась Мария, — приятно. Втирай сильнее, не сачкуй!

Сентябрьское солнце светило так же ярко, как и июльское. Жара в Анапе стояла неимоверная, но все же чувствовалось, что это последнее благодатное тепло и скоро неизбежно наступит осень. Наполненный сейчас до отказа пляж опустеет, отдыхающие разъедутся, закроются бесчисленные ресторанчики и закусочные, а цены в гостиничных номерах упадут. Курорт заживет тусклой провинциальной жизнью в ожидании следующего сезона. А там — снова солнце, море, тысячи отдыхающих и великолепнейшее, ни с чем не сравнимое чувство беззаботности и веселья!

— Ты не хочешь искупаться? — закончив наносить на тело Маши крем, Владислав поставил баночку на камень и потянулся всем телом так, что хрустнули кости.

— Нет, пусть крем впитается. Ты иди, если хочешь.

— Я подожду. Потом вместе окунемся.

Варяг прилег рядом с любимой и прикрыл глаза. Солнце все равно упрямо пробивалось сквозь сомкнутые веки, и поэтому держать их приходилось крепко зажмуренными. Когда это надоело, он нашарил кепку и накрыл ею лицо. Вот так. Стало темнее и вроде бы даже прохладнее. Мысли снова потекли по прежнему руслу.