Олег Алякринский - Клятва на верность

В перерыве Варяга окликнули. Даже если бы он не узнал этот мягкий вкрадчивый голос, он все равно догадался бы, кому он принадлежит. Виталию Борисовичу Кисилеву.

— Владислав Геннадьевич!

Варяг подождал, пока его позовут во второй раз, и только тогда обернулся. Оба пожали друг другу руки, словно давние добрые друзья. И оба чувствовали на себе пытливые взгляды парламентариев.

— Как бы нам с вами не подраться из-за места спикера, — улыбаясь, проговорил Виталий Борисович.

— Я думаю, все решит голосование и выбор упадет на достойнейшего, — в тон ему ответил Варяг.

— Но можно поступить по-другому. Если кто-нибудь из нас возьмет самоотвод, то другой автоматически станет победителем. Все уже устали — и проголосуют за любого из нас.

— Неужели вы сдадитесь без борьбы? — удивился Варяг. — Я предполагал, что вы будете биться до конца.

— Вы совершенно правы, буду биться. А взять самоотвод предлагаю вам. Это будет выгодно прежде всего и лично вам, Владислав Геннадьевич.

— Что же это мне может быть более выгодно, чем кресло председателя Думы?

— Зная вас, Владислав Геннадьевич, смею утверждать, что многим. Буду с вами совершенно откровенен. Прежде всего хочу сообщить, что о вас я знаю гораздо больше, чем вы думаете. Я знаю, например, куда идут деньги с моих предприятий, знаю, кто за этим стоит. Поймите меня правильно, это ни в коей мере не шантаж, меня устраивает мое настоящее положение. Но если я сумел узнать, кто вы такой, то это, вполне возможно, будет доступно и другим. А место спикера чрезвычайно заметное в нашем государстве.

— Что же вы обо мне знаете? — Варяг продолжал улыбаться, только внутренне весь собрался.

— Да все. Например, что вы вор в законе. И не из последних в этой стране. Это не просто догадка. Чтобы исключить недомолвки, сообщу, что на последнем вашем сходе был один законник, которому я щедро плачу за всякую информацию. Вы меня понимаете? Но вам нечего беспокоиться, я — могила! — И он широко улыбнулся.

И добавил:

— У вас удивительная судьба, Владислав Геннадьевич! Кто бы мог подумать! Соглашайтесь на мое предложение — и мы вместе таких дел наворочаем!..

Варяг все еще продолжал улыбаться. А сам быстро просчитывал ситуацию. Если это не чистой воды шантаж, то он китайский император. Но этот обаятельный бизнесмен еще толком не разобрался, кого он пытается шантажировать. Ему, Варягу, достаточно мигнуть — и завтра же самого Кисилева, а понадобится, и всю его семью найдут в собственной квартире скончавшимися от, скажем, обширного отека легких. И даже у его любимого бультерьера обнаружат этот самый обширный отек… Нет, Виталий Борисович, вы еще плохо представляете, кого хотите отстранить. С другой стороны, то-то будет скандалище, когда выяснится, что председатель Государственной думы Российской Федерации — по совместительству смотрящий по России вор в законе. Общему делу это, конечно, может сильно навредить. Кисилев и ему подобные могут сто раз сдохнуть, но вред от их разоблачений будет гигантский. А вот ежели включить того же Виталия Борисовича в пирамиду его, Варяга, личной власти, то дело может повернуться еще более выгодно, чем он даже предполагал.

И он неожиданно заявил:

— Согласен. По правде говоря, я не испытываю желания просиживать зад в президиуме Думы. Хотелось, знаете ли, просто утереть нос этим народным избранникам. Хорошо. Я откажусь в вашу пользу, Виталий Борисович, но с условием, что все серьезные решения должны быть согласованы с нами.

— Можете не сомневаться, — заверил его Кисилев.

И они расстались чрезвычайно довольные друг другом.

Судьба Кисилева уже была решена, хотя об этом в зале знали только два человека. А Варяг вдруг поймал себя на мысли, что его неожиданное решение выдвигаться в председатели спутало всем карты и оказалось просто гениальным: теперь, не будучи обременен никакими официальными обязанностями и оставаясь в тени, он фактически будет управлять машиной Госдумы.

Это был превосходный результат напряженного рабочего дня.

Москву уже несколько дней изнуряла неожиданная оттепель. Выпавший перед Новым годом снег стаял, с хмурого неба непрестанно моросила противная изморось. Люди одевались в зимнюю одежду — и мучались от духоты и метро и в наземном транспорте. Многотысячные толпы пешеходов месили на улицах и площадях Москвы жидкую слякоть и проклинали отцов города, которые, как всегда, оказались не готовы к капризам российского климата. Духота, слякоть, грязь дурно влияли на москвичей, которые, испытывая на себе все прелести январской оттепели, создавали мощную ауру раздражения, неприязни и готовности к бесконечным ссорам.