Александр Тамоников - Ночные диверсанты

Из коттеджа донеслись отрывистые выстрелы. Вадим опомнился, скатился с лесенки и прыжками понесся через двор. Ворвался внутрь, оттоптав пятки Рудницкому, которому надоело караулить крыльцо. Просторный холл, обвешанный лепниной, странная мебель, неподвластная разуму человека со средней зарплатой, люстра того же пошиба. Короткий коридор, спальня, кажется, отсюда раздавался шум. Вадим вбежал в комнату, отпихнув Рудницкого. Картина маслом. На полу валялся маленький пистолет — видимо, из него и пытался отстреливаться хозяин особняка. Жутаров собирался вылезти в форточку, непонятно на что рассчитывая, а Балабанюк, пыхтя от злости, держал его за лодыжку и тащил на себя. Вцепившись в раму, Жутаров истошно визжал. Голова его находилась на улице, плечи упирались в массивное стекло. С обратной стороны окна подошел Капралов, с интересом наблюдая за происходящим. Поднял приклад, задумался — не забить ли этот шар обратно в лузу. Но решил не усердствовать, опустил приклад и что-то сострил на тему популярного человеческого заблуждения: раз голова пролезла — то и все остальное пролезет. Вадим схватил Жутарова за вторую лодыжку, и совместными усилиями оторвали его от рамы, швырнули на пол, награждая пинками.

— Чуть не попал в меня, представляешь, командир? — пожаловался Балабанюк. — Я в него, видите ли, не стреляю, шкурку берегу, а он давай в меня шмалять.

— Вы не имеете права, это насилие! — надрывался и кашлял Жутаров.

Вадим, не церемонясь, нагнулся, схватил его за шиворот, встряхнул, наотмашь врезал по челюсти и прошипел:

— А ты как хотел, дружок? Только у государства монополия на насилие, а у такой мрази, как ты, ее нет.

— Хорошо сказал, — ухмыльнулся Балабанюк. — Давай дальше. Теперь сделай хорошо.

— Говорить будем, ублюдок? — Вадим опять схватил за ворот пособника убийц и швырнул на койку. — Куда поехала банда? Где их искать? Живо!

— Я не знаю! — завизжал Жутаров. — Я ничего о них не знаю, вы не имеете права! Я законопослушный человек, у меня жена, дети, я не сделал ничего противозаконного! Оставьте меня в покое, я буду жаловаться прокурору о…

Вторая оплеуха была настолько сильна, что перебросила его через кровать. Но упал Жутаров, как кошка, на все четыре лапы, и засеменил, подвывая, к выходу. Балабанюку пришлось пробежаться, он схватил преступника за шиворот, приволок обратно. Тот хрипел, глаза затравленно носились по орбитам.

— Времени нет, — вздохнул Вадим. — Как заставить человека сказать правду?

— Разозли, — подсказал Рудницкий.

— Можно напугать, — предложил Балабанюк еще одно решение и схватил за ножку резную «венскую» табуретку, стоящую в углу. — Я смотрю, вы мало смыслите в вещах, друзья мои, — хищно оскалился он. — Берем табуретку обыкновенную… — и резким рывком занес ее над головой скулящего преступника.

— Ни хрена себе, обыкновенная, — фыркнул Рудницкий.

— Не бейте, пожалуйста… — взмолился теряющий человеческий облик Жутаров. — Я ничего не сделал…

— Вот же мразь! — сплюнул Вадим, и вдруг взревел во всю мощь легких: — Расстрелять!!! Капрал Прапорщиков, расстрелять!!! — после чего уставился на ухмыляющегося Балабанюка — все ли правильно сказал?

— Наоборот, — подсказал тот.

— Ну, да, — согласился Вадим. — Капрал Прапорщиков, расстрелять эту мразь!!! Вывести к реке и расстрелять, к той-то ядреней матери!!!

— Слушаюсь, господин хорунжий! — проорал с улицы Капралов. — Уже бегу!

— Не надо! — Жутаров от ужаса забился в падучей. — Я ничего не сделал, меня заставили, я все скажу!

Грохнул выстрел на втором этаже! За ним, с небольшим интервалом, второй. Звук был объемным, каким-то выпуклым, словно разбивались надутые воздухом шары — стреляли явно не из пистолета. Прогремела короткая очередь из «калашникова». Посыпалось что-то стеклянное. Послышался удар по двери и плач ребенка.

— Рудницкий, за мной! — бросил Вадим. — Балабанюк, остаться!

Они вывалились в холл и помчались по помпезной мраморной лестнице, перепрыгивая через ступени. За галереей скорчился перед выходом в широкий коридор Гриша Амбарцумян. Он сжимал автомат, но выглядел каким-то растерянным.

— Мужики, это фурия какая-то. Не могу стрелять в женщин… — виновато посмотрел он на товарищей.

— Но стрелял же, — резонно возразил Рудницкий.

— Так я не по ней…

Вадим оттащил его за шиворот, выглянул в коридор. Всегда все приходится делать самому! Проблемка действительно имела место. Лариса Жутарова, возможно, и была матерью детей своего мужа, но это не мешало ей быть в курсе его дел и всячески им способствовать. Прогремел третий выстрел — пуля выбила кусок косяка! Вадим отпрянул и снова высунул нос. Растрепанная мегера — в домашнем спортивном костюме, с распущенными волосами, со сверкающими от бешенства глазами — стояла в проходе, расставив ноги, и мастерски справлялась с американским помповым ружьем «Ремингтон-870»! В комнате за открытой дверью плакали дети. Лицо Ларисы было перекошено от ярости, она передернула скользящее цевье, досылая патрон в патронник, вскинула помповик и завизжала: