Леонид Андреев - Друзья познаются в огне

И Сашка нервно расхохотался, захлебнувшись собственным смехом, после чего долго и болезненно кашлял.

– Ты этот монолог для себя произнёс, Санёк? – спросил Алексей, когда он прекратил кашлять и начал дрожащей рукой засовывать в рот какие-то таблетки. – Или ты полагаешь, что твоё трусливое мировоззрение – последняя инстанция для человека, попавшего в плен? Ошибаешься, Саня, ошибаешься. Я не пафосный замполит, в этом ты прав. Однако скажу тебе, возможно, в последний раз. Если ты однажды надел офицерские погоны, то через них ты надел на себя весь груз того, что было с нашей Родиной и армией, которую ты клялся любить и защищать, принимая присягу. И чем меньше таких подонков, как ты, тем меньше груз позора и предательства на офицерских погонах. И поверь, мне тоже страшно умирать, но, в отличие от тебя, я не пойду к ним пресмыкаться и не побегу спасать свои больные ноги.

– Замолчи! – зло выкрикнул Сашка. – Я не для того тебя спасал и притащил сюда, чтобы вновь отдать на растерзание. И мне плевать, что ты сейчас наплёл. Можешь ещё изгаляться. Но я буду последней сукой, – Сашка оглянулся по сторонам и тихо добавил: – Если не вытащу из этого дерьма своего друга детства.

Сашка зло глянул на Алексея, затем встал и начал быстро ходить возле его кровати туда-сюда. Глаза его горели, а руки слегка подрагивали.

– А теперь послушай меня, правдолюбец хренов, и не перебивай. Когда нашу колонну духи отсекли своим излюбленным приёмом на серпантине, подбив передний и задний танк, я тоже в том бою думал, как ты, помня об офицерской стойкости и чести. В этом бою погибли почти все мои сослуживцы-танкисты, мои дорогие друзья-товарищи с нашего танкового батальона. Так вот, наши танки и БТРы сожгли, а ребят всех перебили как слепых котят, потому что нам нечем было отстреливаться, несмотря на огромную огневую мощь. Стволы невозможно было поднять на определённый угол, а с автоматов много не постреляешь в горах. В том бою я не задавался вопросом, как это могло случиться, я отстреливался, как и остальные ребята.

Сашка резко замолчал, руки его продолжали дрожать:

– Это только потом я осознал, что война велась из Москвы, из сытых штабов, лоснящимися генералами и полковниками. Иначе как понять всю чудовищность того, что наш танковый батальон, абсолютно не подготовленный к боям в горной местности, сразу же был брошен на выполнение совершенно не свойственных ему задач, для сопровождения грузовых колонн по горным дорогам? Как было понять весь ужас того, что из десяти колонн до цели доходили пять или четыре? И несмотря на это, колонны всё посылались и посылались на смерть.

Сашка резко уселся на койку, причинив Алексею сильную боль. Но он этого не заметил. Он впился в него своими поблёкшими глазищами и зашипел ему прямо в лицо:

– Жаль, ох, как жаль, Лёха, что я никогда теперь уже не смогу вернуться в Союз. А то бы с каким удовольствием… нет, не убил и не ударил, а просто бы плюнул в рожи и хари тем военным чинушам, по вине которых были живьём сожжены в танках Витька, Колька, Вовка, Васька, Валерка, Лёнька… – Голос его дрогнул и перешёл почти на рыдание. – С которыми мы вместе окончили училище и много лет служили и корешковали. Кто ответит за них? С кого спросить?

Сашка не на шутку разошёлся. Он схватил Алексея за грудки и приподнял. Его безумный взгляд пронзал насквозь и уходил куда-то далеко под землю. Через несколько секунд напряжение спало, и Сашка, всё ещё не осознавая, что причиняет Алексею боль, швырнул его на кровать. Он вновь закашлялся и опять проглотил несколько таблеток, по-видимому, наркотики. Через некоторое время он успокоился.

– Значит, так, старлей, подпишешь некоторые бумаги, а когда сможешь ходить, будь готов к обмену. И без эмоций, пожалуйста, Лёха. Ты ведь не баба.

Не дав тому возразить, Сашка резко встал и медленно пошёл к выходу, бурча себе под нос:

– Офицерские погоны, офицерские погоны. Ни черта ты в жизни не смыслишь, Атос.

Алексей крикнул ему вслед:

– Арамцев, это тебя не оправдывает! И твои ребята, сгоревшие в танках, прокляли бы тебя за твоё предательство!

Сашка ничего не ответил, он молча вышел из барака. На Алексея нахлынули мысли и воспоминания далёкого детства и юности.

Итак, Сашка Арамцев, или Арамис, очередной друг детства.

Красивый парень среднего роста, детство и юность которого проходили в сытом достатке и постоянной родительской опеке. Сашка был не то чтобы умный, но и не глупый парень, в общем, как все, разве что немного избалованный беззаботной жизнью. Это был неплохой товарищ и друг, с ним всегда было комфортно. Правда, до определённого возраста. И вот почему. В детстве у мальчишек были единые цели и устремления, касалось ли это дерзких набегов на яблоневые сады, дальних походов или постоянных драк с пацанами соседнего квартала за место под уличным солнцем. В юности же, которая подкралась незаметно, приоритеты несколько поменялись, а жизненные векторы изменили свои направления на противоположные. Но в целом ребята оставались всё теми же неразлучными друзьями, мушкетёрами, как их называли все вокруг. К девятому классу из сорванца с вечно подбитым глазом Сашка превратился в статного юношу с привлекательной внешностью, став грозой для многих девчонок, обрекая их на любовные муки и страдания, заставляя сохнуть их трепетные сердца. Лицом он был красив, но не по-мужски, а с долей женской слащавости, жеманства и кокетства. Осознавая своё совершенство, Сашка самолюбовался и восхищался собой, как нарцисс. Он тусовался везде, собирая вокруг себя постоянные толпы девчат, своим балагурством и всевозможными модными штучками, которые мог приобрести в силу своего достатка. Одет он всегда был безукоризненно и модно, чего нельзя было сказать про остальных его друзей, обременённых вечной родительской нуждой и сводивших концы с концами. Однако, когда Сашка находился в среде своих друзей детства, с него моментально слетала его тусовочная спесь, потому что он прекрасно понимал, что мушкетёрские законы были аскетичны и не терпели фальши. В противном случае ему быстро напоминали о бурном детстве с вечно подбитым глазом. И Сашка не обижался, потому что не хотел терять боевую компанию, которой завидовали почти все. А далее судьба распорядилась таким образом, что все ребята из этой компании стали военными. С той лишь разницей, что Алексей Артосов поступил в лётное училище, Петька Дарьянов – в десантное, Сашка Арамцев – в танковое, а Яков Портель – в интендантское.