Леонид Андреев - Друзья познаются в огне

Выскочив из вертолёта, десантники мгновенно окопались и заняли круговую оборону метрах в десяти от вертушки. Теперь их не так просто было вышибить оттуда. Моджахеды, сосредоточившись, предприняли попытку атаковать с нескольких направлений, но десантники умело собирали силы в нужном месте, положив уже немало противников.

Бой был тяжёлый. Каждый из оставшихся в живых мысленно попрощался со своими близкими родственниками, да и с самой жизнью. А что оставалось делать, нужно было продолжать драться и, возможно, погибнуть. Не сдаваться же на милость духам? Милость которых заключалась в том, что тебе перережут горло, а не дадут мучиться с распоротыми кишками.

Окопавшись возле вертолёта, десантники и экипаж продолжали оказывать яростное сопротивление уже около получаса. По гражданским меркам это так мало, а по военным – это целая жизнь, причём не одна. То тут, то там рвались гранаты, пущенные духами из гранатомётов. Духи уничтожали их издали, потому что знали, что «шурави» просто так, за понюх табака, свою жизнь не отдадут, а тем более десантники, которых они боялись как чёрт ладана. Десантура и вправду сражалась отчаянно. Ребята дрались до последней секунды, до последнего патрона, до последнего усилия, с помощью которого ещё могли держать в руках автомат, гранату или нож. Эти чертяки своей несгибаемой стойкостью «заражали» всех вокруг, в том числе и экипаж вертолёта, поддерживая прежде всего морально. Глядя на их действия, складывалось впечатление, что возле тебя идёт не смертельный бой, а обыкновенные учения и что минут так через десять всё славно закончится и все двинутся на разбор полётов и далее – в столовую.

В очередной раз, не сумев в лобовой атаке выбить десантников со своей позиции, духи притащили откуда-то миномёт и стали остервенело обстреливать вертолёт, стараясь добить десантников и экипаж до прихода помощи, точнее до прилёта. Вой и свист падающих мин, от которых уже нельзя было нигде укрыться, всё ближе и ближе приближался к подбитому вертолёту. В этой ситуации уже ничего нельзя было сделать и оставалось только держаться, держаться и держаться, либо с честью умереть за свою Родину и этот чёртов, проклятый Афганистан.

К Алексею подполз раненый капитан Дарьянов. Зажимая левой рукой рану на груди, из которой медленно сочилась кровь, он закричал ему на ухо, перекрикивая грохот разрывающихся мин:

– Старлей, похоже, мы накрылись одним местом. Эти сволочи долбят нас со всех сторон, и нет никакой возможности прорваться и вынести раненых. Я это к чему, – капитан сделал небольшую паузу, силясь перетерпеть очередной приступ боли. – Они тебя не тронут, Лёха, ты летун. Они тебя хорошо продадут. Да ты не смотри на меня так зло, а лучше слушай дальше. Если действительно тебе посчастливится и ты выживешь, заскочи ко мне в Воронеж, адрес ты знаешь…

Он не успел договорить: совсем рядом разорвалась очередная мина, ударив по корпусу вертолёта градом осколков, а людей, вжавшихся в землю, засыпав черно-бурой землёй.

Алексей медленно поднял голову, всматриваясь в окружающее пространство. Глаза слезились, на зубах скрипел песок. Казалось, что все попали в преисподнюю и вот-вот свершится Страшный суд. Безысходность положения была очевидной. Они были окружены превосходящими силами противника, который методично уничтожал их издалека, не оставляя ни единого шанса вырваться и выжить.

Вновь Алексей услышал хриплый голос Петьки Дарьянова:

– Так вот, Лёха, запомни этот адрес и крепко-крепко расцелуй мою доченьку Мариночку и скажи, что её папка будет любить её всегда и везде.

Дальше он уже говорить не мог. По его иссечённому грязью и пылью лицу текла кровь, а губы изредка подрагивали.

– А это передай ей от меня. – И капитан, оторвав от окровавленной груди ладонь, дрожащей рукой протянул небольшой целлофановый пакетик, в котором хранился капитанский погон с наклеенной цветной фотографией его семьи. – Жене скажи, что дороже и…

В очередной раз капитану не удалось договорить. Мина разорвалась в трёх метрах от него. Дарьянову в долю секунды оторвало две ноги по колено. Алексея же взрывной волной со всего маху впечатало в борт вертолёта. Да так, что он сразу раздвоился. Одна его половинка, с остановившимся сердцем, так и осталась лежать впечатанной в борт вертолёта, другая же медленно отделилась и как-то странно стала плавать вокруг вертолёта, то поднимаясь, то опускаясь. Удивительно, но ему не было больно. Напротив, он ощутил какое-то спокойствие и равнодушие к происходящему вокруг. Он стал зрителем этого безумного кино. Вокруг рвались мины, а он спокойно проплывал сквозь грязно-серые разрывы, ни чуточки не травмируясь. От вертолёта уже ничего не осталось. Он был разорван в клочья и горел. Вокруг него лежали убитые и раненые бойцы.