Уже издалека Петрович приметил свет в окне.
«Не спит, стерва!» – знал, Любка при свете не трахается, значит, можно заходить, не рискуя получить в глаз от заезжего шоферюги. Петрович на всякий случай спрятал водку в рукава телогрейки и переступил порог никогда не запиравшейся двери. Зло зашипел притаившийся в темноте кот. Из дома уже слышались возбужденные голоса подвыпивших мужчин и сумасшедший смех Любки.
– Здорово! – с порога сказал Петрович, высматривая, кто это сегодня облюбовал злачное место.
Люди по деревенским меркам собрались солидные – Паша и Шура – сорокалетние мужики, пьющие, но никогда в запой не входящие, что считалось тут признаком хорошего воспитания и огромной силы воли.
Пить начали недавно, Петрович это определил по пустой бутылке, примостившейся у ножки стола. Приметы, что выпитое нельзя держать на столе, в деревне держались неукоснительно.
– Никак, и ты, Петрович, поразвлечься решил? – Шура смахнул с табуретки ладонью хлебные крошки и предложил сесть. Шура имел на это право, именно он принес в дом Любки водку. Паша же повстречался ему по дороге и единственное, чем помог, так это стащил из дому банку тушенки и половину хлеба.
Еды в доме у Любки никогда не водилось, все, что оставалось после гостей, съедали голодные дети.
– Да уж, не водички пришел попить, – усмехнулся Петрович, выставляя одну бутылку на стол, а вторую ловко пряча в карман телогрейки.
– Нескладеха вышла, – вздохнул Петрович, проглотив первый стограммовый стаканчик сорокаградусной.
Трое мужчин понимали, что поразвлечься с Любкой придется лишь кому-то одному. Обычно после трахов с ней начиналась истерика – плакала, выла, никого к себе не подпускала. Петрович прикинул, что вторую бутылку водки доставать не следует, мужчины пришли с двумя, значит, нечего разнобой в счет вносить.
Как всегда за водкой начался разговор за жизнь. А поскольку новостей в деревне практически не случалось, то полчаса говорили лишь о машинах, которые зачастили на овощную базу.
– Может, строить ее снова начали? – предположил Шура, который надеялся оставить работу в колхозе и перебраться туда, где платят живыми деньгами, а не обещаниями закрыть прошлогодний долг.
– Нет, – убежденно сказал Петрович.
– С чего ты взял? – Паша аккуратно разделил остатки хлеба и ножом намазывал жир от тушенки.
– Мне туда заехать довелось, – гордо заявил Петрович, – хлам ребята попросили вытащить. Там никакими фруктами или овощами и не пахнет. Подумай, Паша, какого черта овощи и фрукты по ночам возить?
– Кто ж их разберет? – отвечал бесхитростный мужик. – Время сейчас такое, что все с ума посходили.
– Идут машины почти пустые.
– Это точно, по звуку слышно.
– Вам в голову, ребята, не приходило, чего это они прячутся? Ни одного открытого грузовика не прошло, все брезентом затянуты.
И тут, как в воду глядя, Петрович угадал:
– Так секретное оружие возят. – Но вывод сделал из этого абсолютно ошибочный:
– Я думаю, мужики, что они на овощной базе контрабанду прячут.
– Чего? – оживился Шура.
– Я в телевизоре на прошлой неделе смотрел. Сколько всякого добра в Россию без разрешения завозят: телевизоры, магнитофоны, компьютеры. Прячут на складах и понемногу продают. Один раз ментов на мелкий склад напустят в Москве, снимут для новостей, и потом всем показывают, будто порядок в стране навели.
Так то же в Москве, а у нас тишь и благодать, все начальство куплено.
– Нам-то какое до этого дело? – резонно отозвался Паша.
Петрович разлил водку по стаканам и подался вперед. Любка, выпившая сто пятьдесят граммов, уже зевала.
– Они ворованное возят и в милицию не заявят, если у них кое-что пропадет.
– Ты что, – возразил Шура, – если только узнают, кто взял…
Петрович сухо рассмеялся:
– Ты что, разжиревших боровов из охраны не видел? Они уже совсем нюх потеряли, пьют, девок к себе возят. И товаров у них там тучи, не сразу найдут.
А на нас не подумают, если аккуратно сделать.
– Ну, предположим, сопрешь ты телевизор, – предположил Шура, – дома его у себя не поставишь.
– Зачем ставить – в город завезу и за полцены продам.
– Нет, – мотнул головой Шура, – если и брать, то что-нибудь поменьше, неприметное. Видел я такие штучки – плеер называется. В него пластинка блестящая вставляется, и музыка играет. Говорят, одну такую штуку за… – он замялся, забыв цену, – пятьдесят долларов продать можно.
– Положим, за пятьдесят ты ее не продашь, а за двадцать с руками оторвут.
Читать дальше