Андрей Воронин - Закон против тебя

– Я за рулем, – рассеянно отказался Манохин. – Погоди, ты это серьезно?

– Насчет вмазать? – переспросил Черемис, не донеся бутылку до рта.

– Насчет того, что мои люди баб насилуют.

– А ты не знал? Ну, ты даешь, начальник! Неужто правда не знал? Ну, черемис! – Черемис расхохотался, закашлялся, расплескивая водку, поставил бутылку на край стола, еще немного поперхал и, отдуваясь, продолжал:

– Да что такого-то? Подумаешь, засунули по разу… Кожа натуральная, не снашивается, и на работоспособности не отражается.

– М-да, – в третий раз сказал Манохин. – Видишь ли, Черемис, дело не в бабах… Дело в том, что эти козлы распустились и стали много себе позволять, причем, заметь, без моего ведома. Знаешь, как это бывает?

Дальше – больше, а потом оглянуться не успеешь, как они погорят на какой-нибудь ерунде и начнут сдавать всех подряд, чтобы им скостили год-другой…

– Точно, – сказал Черемис и приложился к бутылке. – Обмельчал народ. Каждый мудак считает, что ему все позволено.

Манохин посмотрел на собеседника, проверяя, не его ли тот имел в виду, но Черемис в этот момент присосался к бутылке, гулко глотая и обильно проливая водку на грудь своей линялой офицерской рубахи. От этой картины Манохина замутило, и он поспешно встал.

– Будь здоров, Черемис, – сказал он. – Людей я тебе достану, а ты не забудь про московский заказ.

Четыре тысячи бутылок.

– Угу, – не отрываясь от бутылки, кивнул Черемис и сделал прощальный жест рукой.

Манохин спустился по громыхающей лестнице, прошел через упаковочный цех, где уже возились, начиняя бутылками картонные ящики, две изможденные тетки в черных халатах под присмотром вертухая в маске, вооруженного резиновой дубинкой, затем снова протиснулся мимо грязного дощатого борта фуры и с облегчением выбрался на улицу, полной грудью вдохнув напоенный лесными ароматами воздух.

На обратном пути он ненадолго остановился возле тихой лесной речушки, которая несла свои темные, настоянные на древесной коре и палой листве воды, заглушил двигатель джипа, торопливо разделся донага и минут пять поплавал в похожей на круто заваренный чай, восхитительно прохладной воде.

Лицо, шея и руки до локтей у него успели загореть, приобретя кирпичный оттенок, а все остальное осталось неприлично белым, и на этой белизне синели корявые татуировки.

Выйдя из воды, он немного постоял на берегу, чтобы обсохнуть, потом не спеша оделся, набросил на плечи горячие ремни кобуры, сел в машину и, бешено газуя, умчался в сторону города.

Бакланов вышел из чайной и остановился на тротуаре, бренча в кармане мелочью и решая, куда ему податься. У него было неприятное ощущение, что посетители чайной смотрят ему в спину через пыльное стекло витрины и, хихикая, крутят пальцами у виска, но он не стал оборачиваться.

Город млел под отвесными лучами бешеного полуденного солнца, удушливо воняя раскаленным асфальтом и выхлопными газами. Влага, которой был насыщен воздух, оседала на коже крупными каплями, которые сползали по спине и груди к поясу джинсов, насквозь пропитывая одежду и вызывая щекочущее ощущение, как будто под рубашкой копошились насекомые.

Он вынул из заднего кармана джинсов сигареты и закурил. Пачка уже успела сплющиться и изогнуться, повторяя форму ягодицы, и на ощупь казалась горячей и влажной. Михаил переложил ее в нагрудный карман рубашки и, рассеянно нашаривая ключи, двинулся к машине.

Его кремовая «пятерка» со слегка тронутыми ржавчиной крыльями приткнулась у бровки тротуара, напоминая усталую собаку. В салоне было жарко и душно, как в духовке, обод руля обжигал, словно его долго нагревали на медленном огне. Михаил распахнул настежь обе передние дверцы и докурил сигарету, стоя снаружи, чтобы немного проветрить салон.

Так ничего и не придумав, он отшвырнул окурок и сел за руль. Можно было все-таки еще разок наведаться в милицию, а можно было снова пройтись по рынку, порасспрашивать вечно вертящихся там нищих, пропойц и бомжей, поговорить с гадалкой Радой, которая вроде бы прониклась к нему сочувствием и обещала посоветоваться с картами. Конечно, карты и всякая хиромантия – чушь собачья, но старая цыганка наверняка знает о закулисной жизни города побольше, чем увертливый лейтенант из уголовного розыска, и, если ее как следует подмазать, способна помочь.

«На рынок, – твердо решил он и включил указатель правого поворота. – Поговорю с Радой и куплю себе пирожок с капустой. А лучше два. Еще лучше, конечно, три, но тогда мелочи совсем не останется. Хотя на что она мне, мелочь? Если у Рады есть информация, то мелочью тут не обойдешься…»