Андрей Воронин - Закон против тебя

В этот момент на него, занося для удара дубинку, набежал второй сержант. Третий, почему-то отставший от своих товарищей, бухал сапогами в отдалении, приближаясь со всей скоростью, на которую был способен.

Борис Иванович увидел на лице милиционера озверелое выражение и быстро выставил перед собой Марфушу, прикрывшись им, как щитом. Дубинка черной молнией мелькнула в воздухе, описав свистящий полукруг, и с треском опустилась на лысую макушку лже-старухи. Марфуша пискнул и обмяк, закатив мутные глаза. Борис Иванович быстро толкнул его бесчувственное тело в объятия сержанта, который, растерявшись от неожиданности, подхватил его под мышки. Это была ошибка, за которую Борис Иванович немедленно наказал своего противника хуком слева. Сержант выронил Марфушу и упал сам, накрыв его собой.

Последний оставшийся в строю сержант, который для разнообразия оказался лейтенантом, резко затормозил в паре метров от Бориса Ивановича и четким заученным движением вскинул пистолет, обхватив правое запястье ладонью левой руки. Он даже прищурил левый глаз, хотя так вертел стволом пистолета, словно хотел взять Бориса Ивановича на мушку всего целиком, с головы до ног. Зеваки поспешно шарахнулись кто куда. Кто-то пронзительно завизжал, и Борис Иванович готов был поклясться, что визжала не женщина.

– Не двигаться! – сделав свирепое лицо, крикнул лейтенант. – Буду стрелять!

– Врешь, – сказал Борис Иванович, – не будешь. По уставу положено давать первый выстрел в воздух для предупреждения, а потом уж бить на поражение. Ну как, я угадал?

На перекошенном, сведенном гримасой лице лейтенанта промелькнула секундная растерянность. Борис Иванович быстро шагнул вперед и ударил ногой по сжимавшей пистолет руке. Пистолет отлетел в сторону и забренчал по асфальту.

Лейтенант охнул, прижимая к груди вывихнутую кисть. На ремне у него висела рация, и Борис Иванович понял, что выбора нет. Старательно рассчитав силу удара, он вырубил лейтенанта, поймал его на полпути к земле и бережно опустил на асфальт.

Все события заняли не больше минуты. Разогнувшись, Комбат огляделся и растерянно пожал плечами.

– Вот дьявольщина, – сказал он. – Поговорить-то и не с кем!

На него глазели. Он понял, что пора уходить, пока кто-нибудь не вызвал ОМОН.

– Эй, мужик, – вдруг окликнул его безногий гитарист. – Ты кого ищешь-то?

– Того парня, который был вот с этой… – он оглянулся на придавленного телом сержанта Марфушу, который все еще не подавал признаков жизни, – то есть с этим… С этим проходимцем, – закончил он, найдя наконец правильное слово.

– Это Баклана, что ли? – спросил белобрысый.

– Точно, – сказал Борис Иванович, – Баклана.

– А он тебе кто, – заинтересовался безногий, – сын, брат?

– Друг, – ответил Борис Иванович.

– Опоздал ты, приятель, – сказал белобрысый. – Увезли его перед самым твоим приездом. В «скорую» погрузили и увезли.

– В больницу, что ли?

– Ха, в больницу! Не дай тебе бог попасть в такую «больницу»! Кончать, надо думать, повезли. Все равно он им не работник. Они его все время какой-то наркотой накачивали, чтобы не рыпался, а это, сам понимаешь, дорогое удовольствие. Так что либо кончат, либо оттяпают что-нибудь, чтоб уж был инвалид на все сто.

Тогда ему податься будет некуда.

При упоминании о наркотиках Борис Иванович глухо зарычал сквозь стиснутые зубы. Воспоминания о собственном опыте знакомства с героином были слишком свежи в его памяти, и он подозревал, что они не увянут до самой смерти. Он где-то слышал или читал, что наркомания, как и алкоголизм, – диагноз пожизненный, и имел возможность на собственном горьком опыте убедиться, что это чистая правда.

– Спасибо, ребята, – сказал он попрошайкам. – Скажите, которого из этих, – он кивнул на разбросанные вокруг тела, – мне взять с собой?

– Усатого бери, – посоветовал безногий гитарист. – Если кто-то знает, куда твоего кореша повезли, так это он. Больше некому.

– Спасибо, мужики, – повторил Комбат, взваливая на плечо старшего цыгана. – С меня два литра… е-бэ-жэ.

– Чего? – не понял белобрысый.

– Если будем живы! – перевел Борис Иванович и бегом бросился к машине.

…Когда усатый цыган через несколько минут пришел в себя и со стоном открыл глаза, его немедленно толкнули в солнечное сплетение оттопыренным локтем и хлестко ударили по лицу тыльной стороной ладони. Он отшатнулся в сторону и тут же уперся спиной в боковую стойку – в тесном салоне «запорожца» отшатываться было некуда.