— Что такое?
— Поговаривают, что ты много денег из оборота дернул.
— Так поговаривают или дернул? — нервно рассмеялся Петров.
— Я и спрашиваю.
— Разве это много — два лимона?
Короедов криво усмехнулся:
— А почему мне не сказал?
— Знал, что ты сам узнаешь, — и мужчины рассмеялись.
Но рассмеялись невесело, словно между ними пробежала черная кошка.
— Я на общие деньги не претендую. Те деньги мои, они с портом не связаны, я их из своей доли взял.
— Я и не говорю, что ты не имел права этого делать, но все-таки — это симптом по-научному. Значит, очко играет, раз деньги прячешь.
— Да, Федор Павлович, и у тебя играет, раз моей бухгалтерией интересоваться начал.
— Конечно играет! Тут мы с тобой солидарны. И у меня странная мысль появилась: чем больше на нас наезжают, тем ближе и роднее мы с тобою, брат, становимся.
— Может, оно и к лучшему, а то мне уже показалось, что скоро наше дело развалится и кто-то в нем захочет стать первым.
— Общий враг объединяет.
— Так ты хочешь сказать, мы на него еще и молиться должны?
— Молиться не обязательно, но вот памятник ему нужно поставить. За это и выпьем — за памятник на могиле Малютина.
Петров радостно потер руки и ощутил при этом, какими сухими стали его ладони, сухими и горячими. Он разлил остатки виски, расплескивая его через края рюмок. Никогда еще спиртное не казалось ему таким желанным и притягательным. Хотелось напиться в дым, чтобы забыть обо всем, чтобы тепло и вялость растеклись по всему телу, чтобы казалось, будто лежишь под ярким южным солнцем на раскаленном песке, а у ног плещется море. Можно подняться, окунуться в прохладную воду, но ты сознательно оттягиваешь этот вожделенный момент. Мужчины блаженствовали, предвкушая скорую месть. Монотонно бубнило радио.
Диктор спокойным голосом сообщил, что в Чечне боевиками похищена группа английских кинодокументалистов — Они думаю г, в нашей реальности можно существовать нормальным людям, — ухмыльнулся Короедов.
— Наших журналистов реже похищают, потому как знают, что взять с них нечего — бедны, словно крысы.
— Вот уж воистину, что русскому здорово, то немцу смерть, — напомнил свою любимую пословицу Короедов.
Прижавшись друг к другу плечами, женщины устроились под окошком, которое смотрело на серую, поросшую мхом скалу. Между скалой и дорожкой был узкий проход, метра полтора, не более, но человек и лошадь могли пройти.
— Что они собираются с нами делать? — спросила Фиона.
— Думаю, будут продавать.
— Зачем они убили Давида? — путая русские и английские слова, спросила англичанка.
— Его звали Дэвид?
— Да, Дэвид. Дэвид Смит.
«А я и знала, — подумала Катя, — он же не представился».
— Как ты думаешь, где сейчас Оливер?
— Не знаю, — сказала Катя, — куда-нибудь повыше в горы завезли.
«Может быть, ему еще хуже, чем нам», — она это только подумала, но расстраивать Фиону не стала, поэтому мысль осталась невысказанной.
Через час, а может быть, больше, дверь скрипнула.
Появилась женщина и прямо возле двери на землю поставила помятую алюминиевую кастрюлю, на крышке которой лежал кусок лепешки, затем пальцем показала на свой рот. Вся эта короткая сцена прошла, как в немом кино, чеченка не произнесла ни звука, а ее лицо осталось непроницаемым, словно было выточено из грубого камня.
— Погодите, погодите! — торопливо вскакивая со своего места, обратилась к ней Катя.
Чеченка испуганно шарахнулась, а огромный косматый пес зло зарычал и поскреб когтями по земле, ощетинился, пасть оскалилась, сверкнули огромные желтые клыки, глаза его налились кровью. Чеченка отпрянула от двери и мгновенно ее закрыла. Катя даже зажмурилась, так быстро все произошло.
— Сколько они нас будут держать взаперти? — спросила со страхом Фиона.
— Не знаю… Может, день, может, неделю, а может, месяц, пока за нас не заплатят деньги.
— Кто?
Катя передернула плечами и, подняв перед собой связанные руки, ладонью погладила Фиону по плечу. Через час появился один из похитителей и большим кинжалом разрезал женщинам веревки на руках.
— Надо есть, — сказал он и прикоснулся ногой к алюминиевой кастрюле, стоявшей на земле. — Надо есть, а то умирать быстро.
— Почему умирать?
— Надо есть. Не разговаривай, женщина, — сказал чеченец, оглядывая Катю с ног до головы так, как оглядывают лошадь или автомобиль, которые нравятся, но пока еще не по карману.
Когда деревянная дверь опять со скрипом закрылась и в нее стукнуло бревно. Катя взяла в руки кастрюлю, в которой что-то плескалось, и аккуратно понесла к окошку — к тому тусклому квадрату света, что лежал на глиняном полу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу