Андрей Воронин - Бросок Аркана

Он мог ожидать теперь внезапного нападения "духов" только сверху. Это как раз было бы самым неприятным – попробуйте вести огонь снизу вверх, будучи не в состоянии рассмотреть противника за гребнем и следить за его перемещениями, для него в то же время находясь на виду.

Аркан чертыхнулся. Жаль, что он не заметил никого из пасущих его "духов".

"Дать наугад пару очередей, чтобы "духи" проявили себя, и принять бой в открытую?"

Он еще раз осмотрелся.

"Не-ет. А вдруг?.."

Это было, конечно, маловероятно, но вдруг моджахеды на сей раз пренебрегли в спешке или из-за чрезмерной уверенности в своих силах элементарными правилами безопасности и не выставили постов?

В таком случае его скорее всего до сих пор никто не засек.

Открыв огонь, он бы демаскировался, тут же вызвав на себя огонь тех "духов", которые были внизу.

"Кстати, как они там?"

На всякий случай вытащив из карманов и положив перед собой две гранаты, Аркан передернул затвор автомата и осторожно выглянул из своего укрытия.

Пограничник теперь устало сидел на камне, о чем-то рассказывая высокому чернобородому моджахеду, одетому во все черное. "Дух", очевидно, плохо понимал по-русски и часто поворачивался к молодому парню, – наверное, переводчику, который скромно стоял у него за спиной. Еще десяток моджахедов почтительно топтались в стороне, не мешая своему командиру беседовать с шурави.

Аркан, конечно, почти ничего не слышал из их разговора, но доносившиеся до него возгласы пограничника, в значительной части непечатные, а также его резкая жестикуляция показывали, что офицер то ли просит чего-то, то ли оправдывается в чем-то перед своим мрачным собеседником. Погранец часто прикладывал руки к груди, хлопал себя почему-то по карманам и вопросительно, с надеждой посматривал на переводчика, когда тот растолковывал ему смысл очередной короткой фразы, брошенной "черным".

Разговор, видимо, принимал для пограничника скверный оборот. Он волновался все больше и больше, все громче оправдываясь и все отчаяннее жестикулируя.

До Аркана даже долетали теперь отдельные его фразы:

– Да не знаю я, где деньги! Не знаю я, куда подевались драги!.. Я не брал себе ничего!.. Мы всегда честно работали, ты же знаешь меня!..

Его собеседник отмалчивался, изредка отрицательно качая головой, словно в тяжком раздумье.

Аркан не успел задуматься над смыслом услышанных им слов, как ситуация резко поменялась.

Офицер-пограничник отшвырнул в сторону свою фляжку и бросился на "духа". Однако тот на удивление быстро среагировал на это движение, четкой подсечкой и провожающим ударом по шее сбив нападавшего с ног. Тотчас, заклацав затворами, к странной парочке подскочили остальные таджики, стоявшие все это время в стороне.

Несколько пинков и ударов прикладами, видимо, отбили у пограничника всякое желание продолжать что-то доказывать силой. Он с трудом сел и, протягивая руки к "черному" командиру, снова начал просить о чем-то – горячо, страстно.

Но слушать его теперь явно не желали.

Главный "дух" что-то коротко бросил своим, кивнув на пограничника, отошел в сторону и уселся, поджав ноги, на землю метрах в двадцати от места разговора, демонстративно отвернувшись.

Всем своим видом он показывал, что его ни капельки не трогает дальнейшая судьба "грязного неверного".

В отличие от черного "духа", изображавшего полное равнодушие, Аркан весь напрягся.

Дело принимало неприятный оборот.

Какие бы подлые и паскудные дела ни объединяли пограничника с таджикскими оппозиционерами, сейчас это становилось неглавным.

Главным было то, что вооруженные "духи", которые пришли, вполне возможно, из-за "речки", как еще со времен афганской войны называли российские военные Пяндж, без всякой жалости, грубо вывернув руки и лупя прикладами автоматов по чему попало, прикручивали к торчащему неподалеку деревцу нашего, российского офицера.

"Если даже он и скотина, – подумал Аркан, – то решать это не мне и не им, а суду. А измываться над ним я этим гадам не позволю!"

Аркан уже несколько раз видел эти страшные символы непонятной, никем официально не объявленной войны, в горнило которой оказались втянуты российские парни. Он сам отправлял домой своего сослуживца, снятого с такого же вот скрюченного горного деревца, – отправлял запаянным в цинк даже без окошечка, чтобы не дай Бог мать его не увидела, какие муки пришлось пережить сыну перед смертью.

"Духи" умели измываться над шурави на удивление изобретательно – у обезображенного, оскверненного трупа нашего солдата, замученного ими, трудно было найти место, не тронутое ножом, огнем или дубиной. Отрезанные пальцы, выколотые глаза, нарезанные полосками уши, перебитые чем-нибудь тяжелым суставы, лопнувшая от ударов селезенка и измочаленная печень – это лишь цветочки, самый простой набор пыток, к которым прибегали моджахеды. Настоящие же "умельцы" ухитрялись разделывать человека на части, оставляя тем не менее его на несколько часов в живых, чтобы подольше и пострашнее помучился.