Андрей Воронин - Число власти

Когда после душа он вошел в раздевалку, Мурза уже сидел на скамейке и с угрюмым видом драл зубами шнурок левой перчатки.

— Слушай, Мурза, — сказал ему Костылев, — тебя как зовут?

— Касым, — нисколько не удивившись, ответил Мурза. Впрочем, насколько мог припомнить Костылев, Мурза никогда и ничему не удивлялся.

— Касым, — повторил он. — А меня — Володя.

— Я знаю, — сказал Мурза и опять вгрызся зубами в непослушный шнурок.

— Помочь? — спросил Костылев.

Мурза молча помотал головой, рванул, выплюнул шнурок и, закусив зубами перчатку, стащил ее с руки.

— Ты извини, Касым, — сказал Костылев. — Я сегодня немного того... чересчур. Так ты не обижайся, ладно?

— Ладно, — сказал Мурза. Его разрисованное монгольское лицо было непроницаемо, как у каменного Будды. — Это же работа! Какие могут быть обиды?

— Ну, будь тогда.

— До свидания, Володя. В следующий раз я тебя положу.

— Очень может быть, — ответил Костылев.

Мурза был прав: Костылев знал, что в матче-реванше ему не победить. Разве что ему снова повезет.

Он оделся и привел себя в относительный порядок перед зеркалом — пригладил волосы и заклеил полоской тонированного розовато-коричневого пластыря рассеченную бровь. Пришел Михеич, принес конвертик с чемпионской получкой, потрепал по плечу и спросил, как самочувствие. Тон у него был сочувственный: от взгляда Михеича, старого боксера и опытного тренера, конечно же, не укрылось то обстоятельство, что бой Костылев выиграл только чудом. “Нормально чувствую”, — сердито буркнул он, разглаживая пластырь и кривясь от боли. “Ну-ну”, — сказал Михеич и вышел из раздевалки.

У парадного подъезда шумела и визжала толпа поклонниц — в основном соплячек до восемнадцати лет. Костылев обошел это стадо с тыла, через черный ход, торопливо забрался в машину, бросил на заднее сиденье полупустую спортивную сумку, завел двигатель и рванул с места так, что завизжали покрышки.

У станции метро он остановился и купил букет, благо денег в данный момент было хоть завались. Держа цветы под мышкой, как банный веник, он закурил и позвонил Алене — позвонил, понятное дело, на мобильный, чтобы ненароком не нарваться на потенциальную тещу или, того хуже, на тестя.

— Ты где? — требовательно спросила Алена, не дав ему рта раскрыть.

— Еду, — сказал он. — Спешу. Лечу. Твои уже пришли?

— Моих не будет, — ответила Алена. — Маме случайно достались билеты в Большой, на “Лебединое озеро”. Она просила перед тобой извиниться. Папа, конечно, был недоволен — он-то рассчитывал посидеть с тобой, как он выражается, по-мужски... Опять спрятал в ванной бутылку коньяка, представляешь? Как будто нельзя выпить за столом, по-человечески...

“С твоей маман выпьешь”, — подумал Костылев.

— За столом не тот кайф, — объяснил он. — А когда в ванной, втихаря, получается, можно сказать, приключение. А вообще-то, это даже хорошо, что их не будет.

— Правда? — холодно сказала Алена.

— Да я не то хотел сказать! Просто мне опять в глаз подвесили, так что вид у меня не слишком презентабельный. И галстук я, кстати, опять забыл надеть.

— Ладно, — смягчаясь, сказала Алена, — хватит болтать. Я тебя жду, ужин уже на столе.

— Вот они, прелести семейной жизни! — торжественно провозгласил Костылев и отключился, успев напоследок услышать ласково-насмешливое: “Болтун!”

Садясь в машину, он с неудовольствием подумал, что знакомиться с родителями Алены рано или поздно все-таки придется. Уж очень болезненно она стала в последнее время воспринимать его ссылки на занятость, тренировки и полученные на ринге травмы. Вот и сейчас: родители укатили в театр, а виноват в том, что встреча не состоялась, получается, опять он, Костылев. Так ему, во всяком случае, показалось по Алениному тону. Собственно, этого следовало ожидать. Все эти разговоры об экономической независимости, свободной любви и современном взгляде на брак хороши для первого свидания а потом все равно приходится выбирать: либо в хомут либо на Тверскую, к девкам, которым от тебя ничего не надо, кроме строго определенной суммы...

Вот такая, блин, любовь.

Справа от дороги в вечернем сумраке чернели густые кроны Измайловского парка, прошитые редкими цепочками фонарей. По линии метро, которая здесь выходила на поверхность, с грохотом катился ярко освещенный изнутри поезд. Некоторое время Костылев ехал рядом, не обгоняя и не отставая, и краем глаза рассматривал людей в вагонах. Они напоминали рыбок в аквариуме; залитые желтым электрическим светом лица казались одинаково усталыми и равнодушными, и никому из них не было дела до того, что в нескольких метрах от них мчится в своей новенькой машине Непобедимый Костыль собственной персоной. Они, наверное, о таком и не слышали: те, кто ездит в метро, обычно не посещают подпольные бои без правил, им и без клуба есть на что тратить деньги.