Андрей Воронин - Ловушка для Слепого

Невыгодность его позиции не замедлила подтвердиться. Пуля выбила фонтанчик земли у него под ногами, другая рванула за плечо, прошив куртку и пройдя в миллиметре от кожи. Ревущее пламя заслоняло бандитов от Глеба. Стрелять наугад он тоже не мог – позади бандитов был дом.

Он метнулся вправо, слыша, как свистят вокруг пули, дырявя трухлявые доски ворот, и понимая, что почти проиграл, упустив инициативу. Автоматчик на мгновение обернулся и выпустил короткую очередь по дому. Трассирующие пули сработали лучше всяких спичек. Дом загорелся, и тут на втором этаже со звоном вылетело оконное стекло. На бегу Глеб успел разглядеть высунувшийся наружу длинный, маслянисто отсвечивающий ствол, потом там звонко бахнуло, и у правой ноги автоматчика фонтаном брызнула во все стороны земля.

Глеб нырнул наконец за поленницу и выпустил длинную очередь вслед блондину, который, отстреливаясь, уходил через сад. Теперь, в оранжевых отсветах разгорающегося пожара, Сиверов видел, что блондин на самом деле не блондин, а седой. Это была ранняя седина, которая так нравится романтически настроенным женщинам. Очередь прошла высоковато, срезав несколько веток с яблонь и заставив седого пригнуться. Глеб взял пониже, но курок лишь щелкнул вхолостую. В следующее мгновение автоматчик, увернувшись от второго выстрела Малахова, с треском перемахнул через забор в соседний двор, а седой окончательно исчез, ускользнув через калитку, выходившую к реке.

Дверь дома с грохотом распахнулась, и на крыльцо, кашляя и задыхаясь, вывалился Малахов в синих семейных трусах и с двустволкой наизготове. Женщины выбежали следом. Глеб представил себе, что было бы, не потяни его на свежий воздух, и зябко повел плечами. Он словно наяву увидел мордоворотов в кожаных куртках, палящих от живота длинными очередями, и падающие на дымящееся крыльцо тела.

Где-то по соседству хлопнула дверь, и раздался крик:

«Пожар! Данилыч горит!».

Глеб бросил автомат, сорвал с себя куртку, набросил ее на Ирину и, наспех удостоверившись в том, что она цела и невредима, побежал помогать тем, кто с ведрами и топорами спешил поучаствовать в увеселении. Первый из добровольцев, здоровенный усач лет пятидесяти в солдатском ватнике на голое тело, уже осторожно заглядывал в калитку, опасаясь, как видно, получить шальную пулю.

– Заходи, дядя, фейерверк уже кончился! – крикнул ему Глеб. – Остался только пионерский костер.

Через полчаса полковник Малахов, совершенно непохожий на полковника в своих мятых трусах, кирзачах на босу ногу и впопыхах надетом наизнанку женском свитере, в сердцах бросил на землю пустое ведро и зычным командным голосом прокричал, перекрывая гул огня и треск рушащихся балок:

– Шабаш! Хватит коптиться, все равно без толку…

Егорыча заливайте, а то как бы кровля не занялась!

Утро застало их на пепелище. Внутри черной дымящейся груды все еще что-то потрескивало, догорая, проседая и рассыпаясь пеплом, по обугленным обломкам время от времени пробегали синеватые язычки пламени, а сухой жар, волнами исходивший от этого страшного горелого пятна, заставлял соблюдать приличную дистанцию. Сгоревший дотла «виллис» печально торчал посреди черного круга выгоревшей травы, стоя на покоробившихся от жара дисках колес.

– Вы всегда так весело проводите выходные? – поинтересовался Глеб у стоявшего рядом полковника Малахова.

– Время от времени, – ядовито проворчал Малахов. – Хочется, знаешь ли, иногда развеяться, пошуметь.

Вот только ты, понимаешь, помешал. Если бы не ты, погуляли бы на всю катушку, по-нашему, по-русски – так, что проснулись бы уже в раю.., или в пекле.

– Мученики попадают в рай, – обнадежил его Глеб. – Тем более что огонь, если верить святой инквизиции, очищает от скверны.

– Хочешь сказать, что мы упустили шанс? – фыркнув, осведомился Малахов. – Нет, ты мне скажи, зачем тебя ночью во двор понесло?

– А зачем люди ночью во двор бегают? По нужде.

– Твой мочевой пузырь надо представить к правительственной награде, – проворчал полковник, поплотнее запахивая на груди солдатский парадный китель образца восьмидесятых. Кроме кителя, на нем были огромные полосатые брюки, вязаный свитер с прожженной дырой на животе и заскорузлые, рыжие от глины кирзовые сапоги.

Он запустил руку в карман кителя, порылся там, брезгливо морщась, и вытащил мятую пачку «Примы».

– Покурим, снайпер? – предложил он, протягивая Глебу открытую пачку. – От щедрот местного населения.