Андрей Воронин - Ловушка для Слепого

– Лично мне он ничего не сделал, – честно сказал Виктор. – Просто я хочу, чтобы он помог мне найти своего брата.

– Это какого брата? Это очкастого такого, носатого?

Извращенца этого?

– Он еще и извращенец? Вот не знал.

– Извращенец, извращенец. Еще какой извращенец.

До сих пор сесть не могу… Чего его искать? Он у Веника живет. Прячется от кого-то. От тебя же, наверное, и прячется.

– Нет, – покачав головой, медленно сказал Виктор. – Не от меня.

– Рассказывай! Вон пика какая.

– Слушай, – теряя терпение, сказал Виктор, – что-то мне все это надоело. Наверное, если бы я сразу занялся пластической хирургией, разговор у нас получился бы другой.

Ты здесь выкобениваешься, а я теряю время. Позвони мне от Склифосовского, расскажешь, как доехала.

Он полез за ножом, и Макака немедленно отбарабанила адрес – четко и громко, как примерная ученица, отвечающая у доски вызубренный урок. Виктор не глядя сунул ей несколько сторублевых бумажек и вышел из умывальной.

Тыква и вправду оказался в тамбуре. Он с самым невинным видом стоял, привалившись к стене могучим плечом, и с озабоченным видом разглядывал свежую ссадину на огромном мосластом кулаке. В углу сидел незнакомый парень в кожаной куртке и, казалось, дремал, прислонившись спиной к стене и уронив на грудь чубатую голову.

– Это что такое? – поинтересовался Активист.

– Это? Это человек. Спит. Танцевал, танцевал, устал и решил вздремнуть. Перед сном пошел пописать, как воспитанный мальчик, но не дошел – уснул.

– Ox, доиграешься ты когда-нибудь, – предупредил Виктор. – Ох, доскачешься!

– А чего я? – обиженно забубнил Тыква. – Сам виноват. Сказано же было: занято. Нет, надо ему… Вот и споткнулся.

Активист молча сплюнул и стал пробираться к выходу под грохочущие раскаты музыки и бархатный рев исполнителя. Тыква торопливо и не совсем твердо семенил сзади.

Виктор подумал, что водка для русского человека – вещь абсолютно незаменимая. Ведь вот кинули человека, обобрали до нитки, рассадили морду тяжелой монтировкой, а он выпил и – как не было ничего, здоров и весел, хоть сейчас иди с ним на дело. Никаких переживаний, никаких заламываний рук и эмоциональных выкриков: надел штаны, заложил за воротник пол-литра и пошел отбивать свои бабки.

Они поднялись по тускло освещенной лестнице, попрощались с вышибалой и вышли на улицу. Температурка была явно минусовая, и Виктор с грустью заметил мельтешащие в воздухе ледяные кристаллики – еще не снег, но его предвестье.

– Дай я поведу, – сказал Тыква, дергая ручку запертой дверцы.

– Перетопчешься, – отрезал Виктор. – Пить надо меньше.

Под обиженное бормотание Тыквы он отпер дверцу и сел на водительское место. Машина уже успела порядком остыть, и, прежде чем запустить двигатель, Виктор немного поерзал, согревая под собой сиденье. С ним творилось что-то удивительное: обычно в острых ситуациях он мог не спать неделями, питаясь от случая к случаю и практически не испытывая усталости, но на этот раз желание махнуть на все рукой и провалиться в сон не оставляло его ни на минуту. Все приходилось делать через силу, и Виктор подумал, что это, наверное, где-то глубоко внутри его организма наконец-то переполнился сосуд, предназначенный для сбора и отстоя всякой дряни. Слишком много дерьма нахлебался он за последние дни, вот оно и полилось через край, отравляя организм продуктами распада.

– Порядок, – с горькой иронией процитировал он самого себя. – Порядок хотя бы на расстоянии вытянутой руки.

– Чего? – спросил Тыква.

– Ничего, – ответил Активист. – Поехали, говорю.

– Давно пора, – согласился Тыква и, вынув из-под куртки, положил на колени тускло блеснувший обрез.

Сдержанно ворча мощным мотором, большой пятидверный джип выполз из деревни и пошел месить слегка подмерзшую грязь проселка высокими колесами с глубоким протектором. Свет фар беспорядочно плясал по изрытым, разъезженным колеям, выхватывая из темноты и рельефно прорисовывая смерзшиеся комья земли и заставляя кристаллики инея сверкать, как мельчайшие осколки стекла.

Под колесами с едва слышным хрустом ломалась подмороженная корочка, матовые зеркала промерзших до самого дна небольших лужиц громко трещали, и призрачными силуэтами мелькали по сторонам дороги голые скелеты облетевших деревьев и растопыренные костлявые ладони кустов.

В салоне джипа остро пахло бензином, тянуло почему-то дымком и царило возбужденное оживление. Четверо плечистых парней, сменивших по случаю ночной работы в сельской местности свои кашемировые пальто на более демократичные кожанки, все время оглядывались назад, где над скрывшейся за бугром деревней медленно, но уверенно разгоралось мерцающее оранжевое зарево, и переговаривались веселыми голосами, любовно обсасывая подробности удачно проведенной операции. Правда, без стрельбы все-таки не обошлось. Один из них получил легкое ранение, больше похожее на царапину, а собаки в радиусе десяти километров наверняка будут разрываться на части до самого утра, но разборка – она и есть разборка. Такие дела не делаются втихаря, тем более что в данном случае шум пойдет только на пользу.