Андрей Воронин - След тигра

— Что? — презрительно спросил Глеб.

— Да-да, я вас понимаю. Вы рационалист до мозга костей. Я сам был таким когда-то, но, как видите… Согласитесь, мой опыт пребывания в здешних местах намного обширнее и продолжительнее вашего, и я знаю, о чем говорю. Вернее, не столько знаю, сколько чувствую.

— Это вы очень точно подметили, — согласился Глеб. Он прислонил к камню винтовку, сбросил рюкзак и с лязгом вогнал штык лопаты в каменистую землю. — Ваш опыт пребывания в здешних местах настолько обширен и продолжителен, что вы, похоже, слегка повредились рассудком.

— А я и не спорю, — тихо согласился Возчиков. — Может быть, и повредился. По-моему, с каждым, кто сюда попадает, рано или поздно происходит что-то в этом роде. Я имею в виду, — поспешно поправился он, — только тех, кому удается достаточно долго оставаться в живых…

Глеб помолчал, подыскивая достойный ответ, не нашел и мысленно махнул рукой. «В самом деле, — подумал он, — что это я затеял спор с сумасшедшим? Сам, что ли, не совсем здоров?»

— Возьмите вторую лопату, — приказал Сиверов, — поднимитесь наверх и начинайте копать еще одну могилу.

— Для кого? — удивилась Горобец.

— Для человека, — тихо, с большим нажимом пояснил Глеб. — Кстати, ты можешь подняться с Олегом Ивановичем и проверить карманы этого стрелка на предмет документов. Вряд ли, конечно, но мало ли что?..

Горобец демонстративно поморщилась, но спорить не стала и, подхватив с земли рюкзак Тянитолкая, с огромной неохотой стала подниматься вверх по склону вслед за прихрамывающим Олегом Ивановичем.

Они выступили довольно поздно, перестрелка на склоне и последовавшие за ней похороны задержали их еще на два с половиной часа, так что, несмотря на ярко выраженное недовольство Евгении Игоревны, им пришлось остановиться на ночлег километрах в восьми от зимовья, которое было конечной целью их путешествия.

Ужин получился скудным, потому что весь день им было не до охоты, а утренних зайцев они без остатка употребили за завтраком. Глеб помимо собственной воли все время вспоминал о недавно зарытых в землю телах, представляя, что должен думать и ощущать по этому поводу сидевший напротив и мрачно хрустевший галетой Возчиков. Этот человек однажды уже преодолел табу на каннибализм и теперь, наверное, горько сожалел о выброшенном безо всякой видимой пользы мясе. Стыдился, а может быть, даже презирал себя, но все равно тайком пускал слюни, представляя дурманящий аромат жарящегося на вертеле сочного куска человечины…

«Эк, куда тебя повело, — насмешливо подумал Глеб, вороша прутиком угли. — Может, это не Возчиков, а вы, гражданин Сиверов, не прочь отведать мясца, не особенно заостряя внимание на том, откуда оно взялось? Может быть, это место и впрямь обладает какой-то силой? В конце концов, не зря же люди тысячи лет подряд верили во всякую чертовщину! И не надо пудрить мне мозги детскими сказками про невежество наших волосатых предков, одушевлявших все, что попадалось им на глаза. Фантазия безгранична? Черта с два! Девяносто процентов живущих на земле начисто лишены воображения и если могут себе что-то представить, так разве что голую бабу или бутылку водки. Ну, или кучу денег — чем выше, тем лучше… Да что там рядовой обыватель! Взять хотя бы людей искусства. Не будем трогать великих. Они потому и великие, что у них хватило ума работать с натурой, не открывая восхищенному зрителю потаенных глубин своего воображения, которого у них, как и у простых смертных, кот наплакал. Возьмем самый простой пример — фильмы ужасов. Если приглядеться ко всем этим киношным монстрам, всякий раз оказывается, что прототипом послужили обычные насекомые или, на самый худой конец, пресмыкающиеся. Ящерицы какие-нибудь… Вот тебе и безграничность фантазии! Уж, казалось бы, нет области обширнее, чем мир человеческих страхов, а на поверку все сводится к жучкам-паучкам, увеличенным до невероятных размеров…

«Ну, хорошо, — подумал он, вытягивая усталые ноги и с ленивым интересом наблюдая за тем, как Возчиков, вооружившись выпрошенным у Евгении Игоревны ножом, с крайне сосредоточенным видом что-то там подкручивает в своих драгоценных очках. — Хорошо, если уж нас опять занесло в эти дебри, попробуем в них разобраться. Мне, значит, твердят, поют в оба уха, а я не верю. Такой вот я молодец — не клюю на удочку и не поддаюсь на провокацию… В общем, не даю себя провести. Превосходно. Остается только выяснить, кто он, этот негодяй, который поет мне в уши и пытается меня обмануть. Ну, кто? В том-то и беда, что с самого начала похода в уши мне поют все, кому не лень, и у всех — одна и та же песня. И это не мешает им по очереди отбрасывать обувку… То есть опять получается полная ерунда. Если все они сознательно с самого начала вешали мне лапшу на уши, значит, правда была им известна — всем, даже этому пьянице проводнику, и тоже с самого начала. Тогда какого дьявола, зная убийцу в лицо и по имени, они давали себя уничтожить? Это что, странствующий клуб самоубийц? Интересно, в каком качестве пригласили меня — рефери, свидетеля, летописца? А может, я — козел отпущения? Вот передохнут все до единого, а я буду виноват…»