Андрей Воронин - Слепой в шаге от смерти

– Все в те сто долларов входило.

– Как ты его вызывал?

– Они сами с бабой договаривались, я его только встречал внизу и провожал.

– Понятно. Как фотограф выглядит?

– Обыкновенный, вроде тебя. Такой.., посмотришь на лицо, и потом не вспомнишь.

– А она?

– Она ничего, смазливая, сволочь! – уже поняв, что его не собираются сбрасывать головой вниз, заговорил электрик.

– Она сама тебе звонила?

– Да.

– А как представлялась?

– Я ее по голосу узнавал, ведь не каждый день сто долларов дают.

– Значит, ты не знаешь ни имени, ни фамилии? – Глеб извлек из кармана бумажник и сунул электрику под нос стодолларовую купюру.

– Смотри, сто долларов. Говорят, они память обновляют.

– Эмма ее зовут, Эмма.

– Откуда имя знаешь?

– Она себя так называла.

– А фотографа как зовут?

– Эдуард.

– Вот видишь, как много ты вспомнил.

Электрик было потянулся за стодолларовой купюрой, но Сиверов отдернул ее.

– Вспомнишь что-нибудь еще, получишь.

– Я и так рассказал все, что знал.

– Ты рассказал пока ровно настолько, чтобы я тебя с балкона не сбросил вниз головой.

– Не надо денег – отпусти.

– Где эту бабу найти можно?

– Не знаю, не знаю! – лицо мужчины стало мокрым от холодного пота. – После того, как приезжали из ФСБ, она больше не появлялась. И фотограф тоже. А что ему одному делать? – резонно рассудил электрик.

– Значит, так… Сто баксов ты не заработал, но жизнь свою сохранил. Жаль, хотел тебе и денег дать!

– Дочка у нее есть.

– Теплее, – поощрил Глеб. – Большая или маленькая?

– Лет пять-шесть.

– Откуда знаешь?

– Она, когда деньги мне давала, портмоне открыла, а там – фотография ее, и дочка на коленях сидит. Я еще сказал, что хорошая девочка, у меня у самого такая.

– Полтинник ты уже заработал.

Электрик Николай Кузьменков, не отрываясь, смотрел на сотенную купюру. Природная жадность брала свое, и вид денег заставил его забыть о пережитых недавно волнениях. Даже скрип балконной двери уже не приводил его в трепет, слух окончательно настроился на банкноту.

А сотка похрустывала в пальцах незнакомого мужчины призывно – как хорошая вобла в пивном баре. От этого аппетитного хруста самопроизвольно выделяется слюна, и ты уже не смотришь по сторонам на других мужчин, которые с большими бокалами, будто с фонарями, ходят по полутемному залу и отыскивают свободное местечко. Ты всецело поглощен заманчивым хрустом.

– Тебе пока причитается только полтинник, – напомнил Глеб и взял купюру пальцами так, словно собирался разорвать ее пополам.

Такого глумления над деньгами электрик Кузьменков не мог вынести, сердце готово было остановиться.

– Вспомнил, я еще вспомнил! – он уже не обманывал, а действительно лихорадочно вспоминал. – Эта баба, Эмма…

– Проститутка? – уточнил Сиверов.

– Ну да, она не местная, не питерская.

– Откуда знаешь?

– Во-первых, говорок такой, как у вас у всех, – московский.

Сиверов отметил, что уже второй раз за последние несколько дней ему сказали про его московский говор. И где? В Питере, в родном городе.

– А во-вторых…

– Я билет у нее видел на поезд – на московский. Да и с сумкой она приезжала. Местные с таким багажом трахаться не ходят. Щетку зубную в карман сунут, да упаковку презервативов – вот и весь багаж.

– Логично рассуждаешь, – Сиверов помахал купюрой перед носом электрика. – Спас ты Бенджамина от четвертования.

– Кого-кого? – не понял Кузьменков.

– Да вот этого мужика в халате с меховым воротником, – Глеб ткнул пальцем в портрет на банкноте. – Отец нации, между прочим.

– А я подумал, что вас так зовут. Еще удивился, чего это вы так хорошо по-русски говорите!

Глеб рассмеялся. Электрик оказался безобидным малым, и даже забавлял своей непосредственностью. Кузьменков последние дни жил предчувствием отпуска, всего четыре денька осталось доработать, а там – к тетке в Карелию рыбу ловить. И хрен кто узнает, что он разболтал о проститутке и о фотографе. Правда, была еще одна вещь, о которой электрик Кузьменков не обмолвился ни словом: кофр с аппаратурой фотографа стоял у него в каптерке, надежно спрятанный за ящиком с перегоревшими люминесцентными лампами, которые по инструкции нужно сдавать на завод для переработки. Естественно, никто из начальства об этом не побеспокоился, и лампы преспокойно пылились под верстаком второй год.

– Кстати, а как тебя зовут? – с дружелюбной улыбкой протягивая сотку, спросил Глеб.