Приняв такое мудрое решение, Константин Андреевич добрел до кровати, рухнул на нее лицом вниз и мгновенно уснул, все еще сжимая в руке черный кружевной лифчик.
Проснулся он через три с половиной часа. Самочувствие за это время улучшилось. Теперь это было просто похмелье, а не та мировая катастрофа, которая обрушилась на него утром. Некоторое время он сидел на кровати, с удивлением разглядывая лифчик, потом отшвырнул его и поскреб ногтями шершавую от проступившей щетины щеку. Очень хотелось пить, и не давал покоя вопрос: был ли на самом деле звонок по телефону, или ему приснился этот кошмар? В мысли, что весь этот ужас привиделся ему в бреду, была опасная притягательность – поверить в это было просто, потому что ему этого очень хотелось.
Просто забыть обо всем, словно ничего и не было.
Все еще заметно покачиваясь, он добрался до кухни и долго пил из-под крана тепловатую, сильно отдающую хлоркой отвратительную воду. Отыскав сигареты, Лопатин тяжело опустился на кухонный табурет, придвинул к себе пепельницу и закурил, сломав при этом четыре спички. К горлу сразу подкатила тошнота, и он потушил сигарету. Вместе с тошнотой вернулось отчаяние. Избежать беды было так просто! Одна-две фразы, «нет» вместо «да».., черт, да достаточно было просто показать ей дорогу к метро и объяснить, как добраться до этой долбаной Третьяковки! Конечно, она тут же придумала бы что-нибудь еще – она наверняка была профессионалкой, отрабатывающей полученные деньги, но все же…
Может быть, стоит построить защиту именно на этом?
Ведь баба-то и впрямь была подослана… И потом – камера. Мало того что подобные съемки противозаконны – для того, чтобы надлежащим образом установить, а потом снять свою аппаратуру, этим людям пришлось, как минимум, дважды проникать в его квартиру, а это уже уголовщина чистой воды…
Ну и что, собственно? Доказать ничего нельзя, они наверняка тщательно замели следы, а если дадут кассете ход, то сделают это анонимно и вовсе не от имени Агапова. Нет, они своего, несомненно, добились, и добились малой кровью. Знали, сволочи, чем меня взять."
Дрожащей рукой он взял из пепельницы только что затушенную сигарету и снова прикурил, не обращая внимания на тошноту. Сколько ни думай, результат один – все кончено. Что может изменить в своей судьбе лягушка, по которой только что проехался грузовик? Да ничего, вот и весь сказ. Отдать им документы и надеяться на Божью милость.
Существовала, конечно, другая, диаметрально противоположная точка зрения, и Константин Андреевич, сидя на кухне с ходящей ходуном в трясущихся с перепоя пальцах сигаретой, честно попытался ее проанализировать.
Чему быть, того не миновать. Заполучив документы, Агапов не успокоится, пока окончательно не сотрет его в порошок, и значит, идти на уступки бессмысленно.
Стиснуть зубы и довести дело до конца, невзирая ни на что… Прямо сейчас.., нет, не сейчас, конечно, а, скажем, в понедельник, пойти на прием к Генеральному и все ему рассказать – как было, со всеми подробностями. Мадам Лопатина… Да черт с ней, в конце концов! Хуже, чем есть, не будет. Не о ней разговор. Снять угол, если придется, и – вперед. Шашки наголо, так сказать. Напролом. Крушить эту паутину связей и взаиморасчетов, рвать зубами, грызть, проламываться, проталкиваться грудью… В конце концов, это его работа. Это то самое, о чем он мечтал тысячу лет назад, поступая на юрфак.
Такие мысли, как всегда, вызвали у него кратковременный прилив воодушевления, вроде того, что он испытал, впервые прочтя «Как закалялась сталь». Ему немедленно захотелось жертвовать собой и тут же, прямо не сходя с места, дать кому-нибудь в морду или схватиться врукопашную с целой шайкой бандитов. Впрочем, теперь, по прошествии многих лет, это чувство поистерлось, утратив остроту, и очень быстро схлынуло: увы, он не был рожден героем боевика и отлично об этом знал. Знал он и еще одно: только на экране жизнь может состоять из непрерывной цепи подвигов, в которой нет перерывов даже на то, чтобы заскочить в туалет по малой нужде. Реальная же жизнь состоит из миллионов скучных бытовых мелочей, и эта повседневная рутина, как гнилое болото, затягивает в себя любые высокие порывы. Надо быть сделанным из оружейной стали, чтобы, невзирая ни на что, гнуть свою линию. И надо быть полным отморозком, чтобы не бояться смерти и вообще ничего не бояться, "И еще, – подумал он. – Еще надо очень четко представлять себе, ради чего ты все это делаешь. А я не представляю. Ради того, чтобы место Агапова заняла другая сволочь? Помилуйте, какой же в этом смысл? От перестановки мест слагаемых сумма не изменяется – это мы еще в школе проходили, классе этак в первом или во втором… Тогда чего ради? Чтобы другим неповадно было?
Читать дальше