Андрей Воронин - Убрать слепого

– Иди к маме, мальчик, – глухо сказал из-под маски майор Сердюк и в упор посмотрел на Глеба. – Она тебя ждет – не дождется. И папа тоже.

Он все смотрел на Слепого, ожидая реакции. Самым правильным в сложившейся ситуации было не реагировать вообще, и Глеб, собрав волю в кулак, небрежно задвинул за спину автомат и двинулся к двери, перешагнув через убитого ребенка. Сердюк сделал шаг вправо, преграждая ему дорогу. Глеб остановился и посмотрел прямо в глаза этому бешеному псу.

– Что? – спросил он.

– Ничего, – ответил Батя через некоторое время, отводя взгляд и пряча «магнум» в висевшую на поясе кобуру. – Давай к машине.

Спускаясь по лестнице, Глеб услышал одинокий выстрел, после которого вопли Сверчка резко прекратились на полуслове. Сиверов, не скрываясь, пожал плечами и ускорил шаг – в доме уже ощутимо пахло дымом, и где-то на первом этаже, набирая силу, ревел выпущенный на свободу огонь.

Под утро небо снова затянуло тучами, заметно потеплело, и пошел крупный снег. Белые хлопья медленно кружились в столбах голубоватого света, отбрасываемого уличными фонарями, и бешено клубились в свете фар; шуршание бьющегося о лобовое стекло и скользящего вдоль бортов снега было слышно даже сквозь мерное урчание двигателя.

В жестяном кузове грузового микроавтобуса стало намного просторнее и от этого казалось еще холоднее, чем вначале. Рубероид мрачно курил, часто сплевывая на пол. Время от времени плевки попадали на тело Шалтая-Болтая, с которого была снята вся одежда, кроме синих «семейных» трусов и застиранной белой майки – в суматохе о нем забыли и, спохватившись, подобрали под забором уже тогда, когда к пылающему дому было не подойти, так что о кремации тела пришлось забыть. Теперь бренные останки профессорского сына лежали на грязном полу микроавтобуса, елозя по подстеленному, чтобы не пачкать пол кровью, брезенту, и на них периодически попадали плевки раздраженного Рубероида.

– Перестань плеваться, верблюд черномазый, – не выдержал, наконец, Батя.

Рубероид не обиделся на эпитет и действительно перестал плеваться. Глеб заметил, что «вольные стрелки» до смерти боятся своего командира и подчиняются ему с полуслова.

В кузове они сидели втроем, если не считать Шалтая-Болтая, который не сидел, а лежал. Сапер вел машину, а больше живых не было, кроме оставшегося в бункере Молотка. Глеб испытывал мрачное удовлетворение – почти половина дела была сделана одним махом.

Слепой украдкой посмотрел на Батю – ему было интересно, как майор Сердюк реагирует на такое изменение количества своих подчиненных. Майор Сердюк был мрачнее грозовой тучи. Он даже забыл поднять трикотажное забрало, а так и сидел в маске, хотя все остальные давно уже подвернули края своих масок, превратив их в шапочки. Глеб усмехнулся. «То ли еще будет», – мысленно пообещал он Бате.

Дребезжащий фургончик подпрыгнул, въезжая на мост, и остановился.

– Давай, – сказал Глебу Рубероид.

Вдвоем они взялись за края брезента и с натугой выволокли тяжеленного, как груда кирпича, Шалтая-Болтая из кузова. Брезгливый Глеб держался за брезент так, чтобы пальцы ненароком не попали в Рубероидовы плевки. Когда они, пошатываясь от тяжести, шли к перилам, нога Шалтая-Болтая в дырявом носке свесилась через край брезента и прочертила в снегу длинную борозду.

Внизу, под мостом, между двух полос белого берегового припая стремительно неслась черная вода. Белые хлопья бесследно исчезали, едва соприкоснувшись с этой маслянисто поблескивающей, лоснящейся поверхностью.

– Бр-р-р, – сказал Рубероид и плюнул в воду.

Кряхтя от натуги, они перевалили свою ношу через бетонное ограждение и одновременно разжали руки, выпуская правую сторону брезента. Тело Шалтая-Болтая камнем упало вниз и, отломив край ледяного припая, с громким плеском ушло под воду. Вынырнув ниже по течению, оно поплыло по реке, лениво вращаясь и время от времени цепляясь за ледяные берега. Когда смутно белевшая майка окончательно растворилась в темноте, Рубероид снова сплюнул через перила и сказал:

– Предновогодний подарочек ментам. Еще один «глухарь» для улучшения статистики.

– Пошли, – сказал Слепой, поправляя сбившиеся перчатки. – Холодно.

Рубероид двинулся следом, на ходу сворачивая брезент.

Глеб залез в холодное жестяное нутро, не переставая бороться с искушением довершить дело одним махом. После того, как на его глазах Сердюк застрелил ребенка, искушение стало почти непреодолимым.