Андрей Воронин - Убрать слепого

Это, конечно, была правда, но далеко не вся. Ирина чувствовала, что одной любви все-таки недостаточно для того, чтобы построить нормальную, крепкую семью. А о чем еще может мечтать русская баба?

О чем еще ей мечтать? О деньгах – пошло, о мире во всем мире – глупо… О карьере, быть может? Но карьера в конечном итоге – это те же деньги. Нет, главнее семьи ничего нет и быть попросту не может, и хотелось бы быть уверенной, что ее муж не сгинет в один прекрасный день без следа на годы, а то и навсегда… Федор давал ей все – любовь, деньги, заботу, защиту – все, кроме этой самой уверенности, без которой не может быть семьи.

«Но не может же это продолжаться вечно, – подумала Ирина. – Когда-нибудь он сам устанет от своих вечных тайн и внезапных отлучек, после которых подолгу молчит и прячет глаза. Такие, как он, должны быстро выходить на пенсию, а ведь у него уже половина головы седая… Перестань молоть чушь, – одернула она себя. – Это ничего не значит, кроме того, что с каждым днем у тебя становится все больше шансов рано овдоветь. Совершенно непохоже, что он собирается остановиться. И, если он занимается тем, о чем я думаю, то непохоже, чтобы ему позволили остановиться.»

Она подняла глаза и поймала на себе внимательный взгляд мужа.

– Тебе нехорошо? – спросил он.

– С чего ты взял?

– Ты меня не слушаешь.

– Извини, я просто задумалась немного.

– О чем же, если не секрет?

– Не секрет. Я думала о нас с тобой. Точнее, о тебе.

Глеб посмотрел на Анечку, Та вырвалась вперед и уже добежала до машины. Теперь она подпрыгивала возле серебристого БМВ Сиверова, одной рукой держась за ручку запертой дверцы, а другой призывно размахивая над головой. Ярко-красная варежка мелькала, как сигнальный флажок.

– Обо мне не надо думать, – сказал Глеб. – Меня надо просто любить, вот и все. Думает обо мне мое начальство, и даже этого, на мой взгляд, слишком много.

– Это уже прогресс, – с невольно прорвавшейся горечью сказала Ирина. – У тебя, оказывается, тоже есть начальство?

– А у кого его нет? – нарочито легким тоном сказал Глеб и внутренне передернулся от того, как фальшиво и неискренне прозвучал его голос. От него не ускользнула горечь в словах жены, и он сменил тему разговора. – День сегодня какой чудесный, – сказал он. – Мороз и солнце, прямо по Пушкину.

Представляешь, как сейчас здорово за городом? Может, махнем?

– Ну погоди, – сказала Ирина. – Вот доберемся до дома, я тебе покажу, как дразнить несчастную женщину.

– Очень хотелось бы посмотреть, – сделав серьезное лицо, сказал Глеб. Они уже почти дошли до машины, и он свободной рукой рылся в кармане, ища ключи.

– Хочу хурмы, – голосом капризной барышни заявила Ирина.

– Ого, – с сомнением сказал Глеб.

– И апельсинов.

– Ого, – с еще большим сомнением повторил он.

– Мы хотим хурмы и апельсинов! – радостно закричала Анечка, снова принимаясь подпрыгивать.

– Девочки, – осторожно спросил Глеб, – а макароны вас не устроят?

– Нет!!! – в один голос ответили девочки.

– А картошка в мундирах?

– Нет!!!

– Тоже нет? – Глеб с сокрушенным видом почесал затылок. – Что ж, придется разбить копилку и выкопать кубышку с золотыми червонцами. Но учтите: потом придется голодать.

– Долго? – с серьезным видом спросила Ирина.

– Года два. Максимум три. Вообще-то, точно сказать трудно, но уверен, что не больше пяти.

– Ну как, – спросила Ирина у дочери, – потерпим?

– Потерпим, – решительно сказала та.

– Тогда вперед, – махнул рукой Глеб и открыл дверцу машины.

Кроме хурмы и апельсинов, он купил большой букет алых гвоздик для Ирины и шоколадного зайца для Анечки. Потом они все-таки поехали за город и почти час бродили по заснеженной опушке елового леса, выглядевшего так, словно весь он, до последнего прутика, целиком был перенесен сюда с рождественской открытки.

За шумными восторгами по поводу зимних красот и игрой в снежки вопрос о том, чем занимается секретный агент ФСБ Глеб Петрович Сиверов по кличке Слепой в свое рабочее время, был начисто забыт.

Впрочем, Слепой ни секунды не сомневался в том, что затишье это временное.

Майор Коптев замерз – куртка с чужого плеча сидела на нем плохо и почти не грела, а ноги в кирзовых рабочих башмаках на рифленой резиновой подошве вообще превратились в две ледышки. Майор отлично понимал, что все это не имеет ровным счетом никакого значения – ему ломилась вышка, а теперь, после дерзкого побега из СИЗО, стоившего жизни двоим конвоирам, тому, кто подстрелит бывшего майора ФСК Коптева, даже не придется, наверное, отвечать на вопросы – меткому стрелку просто с благодарностью пожмут руку, а то и наградят почетной грамотой за успехи в огневой подготовке. Так что всякие там ангины и пневмонии были теперь последним, о чем стоило беспокоиться Коптеву, и он понимал это умом, но вот организм ни в какую не желал внимать голосу разума – организму было холодно, и он хотел в тепло.