Андрей Воронин - Время вспомнить все

– Нужно уметь приказывать, они чувствуют силу и покоряются единственно силе.

Хоботов взял стакан, и тот полностью спрятался в его ладони. Сделал два глотка.

– А водка у него, мерзавца, хорошая. Небось, заказал прямо с завода.

Торжество шло своим чередом. Возле длинного стола, накрытого в середине мастерской, толпились любители выпить на дармовщину. Люди уходили и появлялись. Сюда вполне мог зайти кто-нибудь и с улицы, лишь бы был прилично одет, и никто бы не заметил появление чужого. Букетов в мастерской набралось уже столько, словно здесь не юбилей отмечался; а проходили похороны. Даже воздух был напоен цветочным ароматом, который смешивался с запахом алкоголя и дыма. Но при всем при том цветочный запах оставался каким-то фальшивым, словно тут разбрызгивали освежитель воздуха.

– Как в дешевом общественном туалете воняет, чтоб дерьмом не пахло, дезодорантом побрызгали, – ничуть не стесняясь таких сравнений, произнес Хоботов.

К скульптору и его собеседнице, семеня, подошел тщедушный старикашка в сером костюме и с такой же серой бородкой клином, отчего он походил на сказочного доктора Айболита.

– Леонид, сынок, здравствуй!

– Здравствуйте, профессор! – подавая свою лапу, в которой мгновенно исчезла сухонькая ладонь старика, произнес Хоботов.

– Как твои делишки, как жизнь?

– Все идет, профессор, своим чохом.

– Это как понимать?

– Скульптуры лепятся, деньги за них платят. Вот, на пьянку вытащил меня этот мерзавец.

– Могли бы и не идти, он бы не обиделся. Ты знаешь, он бездарь. Я его учил, учил, а он такой бестолковый, правда, несмотря на бездарность, стал известным.

Хоботов посмотрел на Болотову и сказал так, чтобы старик услышал:

– Это, голубушка, профессор пластической анатомии. Он у нас лекции по этой науке читал. Трупы потрошит так, что никакой патологоанатом не докажет.

– Ладно тебе, Леонид, не в застолье же об этом говорить!

– А почему не поговорить, профессор? Присаживайтесь. Водки выпьете? – он налил в свой стакан и подал профессору.

– А вы знаете, голубушка, – обратился к Болотовой старик, и той показалось, что в воздухе, кроме прежних ароматов, запахло еще и формалином, – Леня – один из лучших на курсе был. Он в анатомии разбирался, как бог. Из него бы такой хирург получился! Руки у него золотые и абсолютно к нашему делу не брезглив.

– Это правда? – спросила Болотова.

– Уже не помню. Но вроде бы не брезглив.

– Правда, потом и он испортился, что-то такое несуразное стал лепить, все законы анатомии нарушает.

Суставы выкручены, выворочены – словом, безобразие, как в камере пыток, – старик говорил торопливо в надежде, что его услышат.

Хоботов посмотрел на профессора и сказал:

– Идите, профессор, видите, мы заняты?

– Как же, как же, пойду, – и старик удалился.

– Зачем вы так? Прогнали…

– Надоел. Он, просто-напросто, завернут. Ему дай волю, так он всем мозги начнет вправлять. Это он придумал, что пластическая анатомия – царь, бог и руль скульптуры. Хотя, на самом деле, она для творчества не имеет никакого значения.

– А что имеет? – спросила Болотова.

– Легенда и энергия.

– Что значит энергия? Насчет легенды я уже, кажется, поняла, а что значит энергия?

– От скульптуры должна исходить сила. Если силы нет, то скульптура не существует. Все сфинксы, рабы, Давид – они наполнены силой, энергией, поэтому и живут. От них можно оторвать головы и руки, а скульптура продолжит жизнь, столько в ней силы. Это как инвалид: вроде руки оторваны, ноги, а они живы, даже песни поют.

– Страшное сравнение, – призналась Болотова.

– Да уж… Но тем не менее.

Водка полилась в стакан, и Хоботов сделал два больших глотка.

– А ты чего не пьешь?

– Что-то расхотелось, – призналась Болотова.

– Расхотелось… Водка в данной ситуации как обезболивающее, ее надо принимать как лекарство, чтобы не заразиться местной гадостью, чтобы бациллы и микробы глупости не попали в организм.

– Да, я согласна, – Болотова сделала глоток.

– Пойдем отсюда, – сказал Хоботов, – мне надоел паноптикум, глупая ярмарка тщеславия. Все ломают комедию друг перед другом. Разве это скульптор?

Это марионетки и бездари, сборище бездарей.

Кто-то подошел и хотел пожать Хоботову руку, но тот отвернулся, причем не сделав вид, что не заметил протянутой руки, а демонстративно. Болотовой даже стало неудобно, что она сидит рядом с Хоботовым. Ей захотелось извиниться, но вместо этого она поднялась и заспешила к выходу.