Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

«А ведь на «бульдозерной» его не было… — припомнил Серега. — Меня Ленка не пустила, а он тогда вроде ее осуждал. И вообще, вроде на «Плакат» работал и графикой мало увлекался».

— Да нет, балуюсь, — сказал он вслух. — Для души…

— Показать не хочешь?

— Гляди… В сарае у меня стоит, — зевнул Серега.

— Знаешь, мне за твоего «Невского» — помнишь, наверное? — пятьсот рублей давали. А за «Фрегат» — триста пятьдесят. Ленка запретила.

— Что так? Она все меня настропаляла, чтоб я их загнал.

— Говорит — неэтично. Дескать, ты их работал, а мы будем продавать.

— Ну и дура. Я ей их оставил, значит, она хозяйка. В суд не подам.

— Из-за восьмисот с полтиной и я бы не подал, — усмехнулся Владик, — но они больше стоят. Много больше! Если их подать, конечно.

— Что ж, на дурака рассчитывать?

— Дураков немного. Но есть умные, которые думают, что они умнее других — вот такие на это и клюют. Кроме того, ты о себе уж очень низкого мнения, а зря. Там и замысел, и исполнение, и форма. Особенно форма: оригинальная, композитная, даже синтетическая, но от этого, увы, не всем понятная. Значит, нужно, чтобы кто-то за тебя кое-что пояснил.

— Кто ж это сможет сделать? — усмехнулся Серега. — Ведь в мою башку не так просто залезть. Даже если трепанацию сделать, и то, поди, не разберешься.

— Для потенциального покупателя важно, чтобы он считал себя человеком, который правильно понимает авторскую трактовку, он должен чувствовать себя высокоинтеллектуальным. Это элемент самоутверждения. Все прочие — лопухи, а он — ценитель. Дальнейшее — дело техники.

Допили чай. Серега, поднимаясь из-за стола, ощущал какое-то противное чувство. Не то страх, не то скуку. Конечно, Владик, уже наломавши руки в таких делах, поймет, что получилось у Серели. Он кое-что понимает. Удастся ли устоять? А нет ли у Владика рожек на голове? Серой вроде не пахнет…

В сарайчике Владик поглядел на холст, законченный вчера вечером, и Серега почуял в его взгляде плохо прикрытый восторг. Это было страшно. Теперь он должен молиться, чтобы компьютер, стоявший в голове Владика, свел баланс с минусом. Надо было срочно придумать что-то, что его собьет с толку… Иначе — не устоять.

— Полтинник дашь на это? — сам удивившись своему актерскому дарованию, спросил Серега.

Это был тест, тест на выживание для Владика. Если бы он ответил: «А за тридцатку не уступишь?» — Серега бы его убил с чувством морального удовлетворения. Если бы Владик сказал: «Да ты что, в уме? Это же ерунда за такую вещь!» — Серега соврал бы какую-нибудь чушь. Например, что это копия с какого-нибудь полотна, и назвал бы первую попавшуюся иностранную фамилию. Владик — не эрудит, проглотит. Он торгаш, а не искусствовед.

Серега ошибся. Владик ответил не сразу, он сделал два шага назад, потом отошел влево, снова вернулся, посмотрел справа под углом…

— Как ты это нащупал? — пробормотал Владик и Сереге опять стало не по себе. — Или это случайно вышло?!

— Чего вышло-то? — прикинулся дурачком Серега. — Голые бабы, что ли?

— Я еще сам не разобрался… Колдовство какое-то. Ты чем писал?

— А вон на верстаке тюбики, — беспечно указал Серега, — родная отечественная палитра. У нас другой не купишь…

— И добавок точно никаких? — с подозрением рассматривая сплющенный тюбик из-под ультрамарина, допытывался Владик.

— He-а… Полтинник-то дашь, меценат?

— Не издевайся… Ты меня за бандита считаешь? Это в Третьяковке должно быть, не меньше. А то и в Лувре.

— Перегнул. — Тут Серега не кокетничал.

— Не знаю… Это не диптих, это одно целое. И просто, и сложно… Кто позировал? Ведь явно с натуры, а получилась… даже не идея, а целое мироздание, философия, религия!

— Не продам, — сказал Серега безжалостно. — Раз денег нет — торговли не будет. Наплел черт те что, а полтинника жалко.

— Как ты это назвал?

— Не придумал еще.

— Врешь! Я знаю, ты уже не первый раз на это замахиваешься. Я каждое утро, когда дома сплю, вижу твой «Фрегат». Но там ты подъезжал с другой стороны. Там ты упирал на то, что познать истину до конца нельзя, что истина не отличима от лжи, что переход от одной к другой незаметен… Ведь так? Здесь другое: здесь истина — за черной полосой, неведомая, неопознанная, божественная, наверное. От нее идет и алый, и голубой цвет. Черта их вроде бы рассекает, но где-то там, за чертой, они переходят один в другой, смыкаются. Понимаешь, я сейчас бегал вдоль картины, мне все время подсознательно хотелось заглянуть сбоку за эту черту…