Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

— Пойдем еще выпьем? — предложила Аля.

Странно, но никакой неловкости перед ней Серега не испытывал. Значительно большую неловкость ощущала Джулия. Наверное, потому что хмель уже прошел.

— Ты спала, что ли? — спросил Серега у Али.

— Дремала. Я знала, что вы будете делать без меня. Зачем мешать? И потом, я еще выпила. Я думала, что ко мне придет Серджо. Ждала и не дождалась… Что ты жмешься, Джулия? У меня к тебе ничего. Можно подумать, что ты раньше в таких делах не участвовала.

— Нет, так было, — виновато улыбнулась Джулия. — Было разное: и два парня с двумя девушками, и две девушки с одним, и два парня со мной… Но не тут, — там.

— Какая разница, — махнула рукой Аля, — там или тут.

В комнате Аля аккуратно поправила покрывало на своей постели, а затем почему-то вдруг стала застилать ее простыней, раскладывать подушки и одеяла.

— Мы будем спать здесь, втроем, — безапелляционно объявила Аля, — но сначала выпьем! Я — хозяйка, меня надо слушаться.

«Маразм крепчал!» — подумалось Сереге. Нет, все-таки он уже старый. Лет десять назад он еще мог представить себя в роли султана, окруженного одалисками, или как их там? Но сейчас, хотя инстинктивное, животное стремление к греховному и мерзкому разогревало плоть, мысли уже уносились вперед, в завтрашнее утро, где ожидали похмелье и стыд.

— Я много выпила, но все о`кей, — похвасталась Аля, — мне весело!

Бутылка виски оказалась непочатой, и пить ее стали не разбавляя, по-русски. Аля выпила, закусила шпротиной, захохотала:

— Р-романтика! Чего вы, как просватанные? Пейте! Алька, чего ты?!

Серега видел: Алю надо постепенно спускать с боевого взвода. Он хлебнул виски, поглядел, как торопливо пьет свою рюмку Джулия. Пошли провалы в памяти, замелькали отдельные кадры, словно бы из какого-то абсурдистского фильма…

Пятница, 3.11.1989 г.

Утро получилось как раз такое, какого Серега ожидал: похмельное и стыдное. К тому же было пять часов утра. Горели какие-то неяркие светильники, в комнате стоял жуткий духан, хоть топор вешай. Похоже, что они курили тут и пили прямо на постели. Справа и слева на него дышали перегаром помятые, в размытом макияже, женщины. Одеялом были прикрыты только ноги, все прочее, выглядевшее ничуть не аппетитно, а попросту неприятно, было наружу. Совсем уж мерзко смотрелись отстрелянные презервативы… Голова трещала, гудела, звала на помощь. Серега выбрался из-под одеяла, осторожно, чтобы не потревожить дам, слез на пол, сделал тихий шаг к валявшейся в беспорядке одежде. Как там бабы разберутся, чьи трусы, колготки и бюстгальтеры, его не волновало, главное, найти свое…

В баре-холодильнике нашлась банка с пивом, и Серега высосал ее без остатка. Жить стало лучше, жить стало веселее. Умываться? Зачем?! Бриться? Нечем! Серега потихоньку надел пальто и выскользнул за дверь. Прочь! Прочь отсюда!

Он спустился не на лифте, а по лестнице — почему-то казалось, что так быстрее. Автобусы и троллейбусы только-только выползали из своих ночных лежбищ, казались сонными и ленивыми. Серега не ждал их на еще пустых остановках, он, ежась от утреннего холода, скорым шагом шел по сверкающим под фонарями заледеневшим и хрустящим лужам. Мелькнула красная буква «М» на каком-то здании с мощными колоннами, похожем на Дворец культуры. Конечно, это было всего лишь метро, но уже открывавшееся, а раз так, то очень полезное для Сереги.

Звякнул пятак, мигнул турникет-автомат, поползла лента эскалатора. С десяточек пассажиров село в синий вагон. Метро, известное дело, всегда к вокзалу привозит. Серегин вокзал — на «Комсомольской». Электрички уже ходят. Три часа — и он дома.

Зеленый электричкин вагон был пуст, мрачновато — полутемен, а за окном вообще было темно, только изредка мелькали какие-то огоньки. Так рано ездить в электричках Сереге еще не доводилось. Обычно в электричке он читал чего-нибудь, но сегодня, садясь в поезд, ничего купить не смог. Поэтому пришлось думать и вспоминать вчерашнее, грешное, бессовестно-откровенное, сумасшедшее… Сейчас все казалось нереальным, выдуманным, на худой конец, увиденным на телеэкране. Но было, было — не отвертеться. Был бы Страшный Суд — пиши пропало. Но Серега в него не вериг, значит, нету его и быть не может. А импортное пивко, снявшее с головы стальной обруч на винтах, очень даже полезное. Сколько же вчера вылито? Не вспомнить. А руки еще чуют под ладонями гладкую теплую кожу Али и Джулии. И в ноздрях еще не выветрился их смешавшийся запах, и на зубах еще нет-нет, да попадется волосок… Нет, прочь их из головы! Уж очень все было отчаянно, дерзко, когда ноги одной обнимали его бедра, а другая корчилась от ласк его руки, или когда одна обнимает ляжками его голову, а другая седлает его, как ковбой мустанга… Дикость, дикость! И все это наяву, при свете, хоть и неярком.