Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

— Чего приперся? Целый день не было, а вечером явился…

— Чего-чего… Бабу снимет и к себе — рисованию учить! Гы-гы!

— Тише ты, козел! Он тут в цене.

— А чего, не правда, что ли? У него же эта курва с винного отдела была, а до того Галька со столовой, которую посадили. Вот он в клуб и не ходил. А теперь и эта спьяну удавилась.

— Не вякай, еще раз сказал! Слышит он все.

— А и хрен с ним. Чего он сделает? Я троих таких, как он, об колено поломаю.

— Дурак ты! Об колено… Иван у него — первый друг. Этот с Москвы, Смирнов — тоже. В субботу на аукционе он с этими штатовцами ходил… Ты его ругаешь, а он слушает. А потом скажет Ивану пару слов — и дадут тебе пилюлин.

— Кто даст-то?

— Мы же и дадим, если прикажут. Понял, салабон?

— Понял.

— Тогда заткнись.

«Береты» перешли на шепот, но слух у Сереги обострился, и он услышал то, чего слышать был не должен.

— Валька Горбунов рассказывал: они вчера у Хмыря хань жрали. Сунулись к нам, а чирика нет, да и пьяные в сиську. Вчера отделение Базара сторожило. Они ребята конкретные, могли и в чухало дать… Короче, Валька с ребятами пошли опять к Хмырю, а там отец вернулся, мать вопит — кайфа нет. Выходят с пузырем на улицу и видят, Люська шлепает, с винного. У нее всегда есть. Ну, они, конечно: «Милая, родная! Мать ты наша растакая-то!» А она: «Мальчики, пошли, у меня все есть!» Ну, там они выжрали еще, а потом она разделась и пошло… Никто и не думал, что она с похмелья удавится. Все на этого художника орала: «С-сука! С-сука он распоследняя! Козел драный, и притом вонючий! Я-то ему верила, а он, падла, и не любит вовсе… Американку любит, у ней дитя от него и муж богатый!» И еще хреновину какую-то… Короче, оттрахали ее все по разу и ушли. А потом бабы говорили — удавилась. Мент участковый, следствие… Поехало. Валька боится, чтоб их не помели. А то скажут: изнасиловали и убили.

— Чудак! Станут эти менты копать. Самоубийство — и все. У них и так висяков до хрена. Нераскрытых, в смысле. Машина, кооператор, три квартиры…

Вальку Горбунова и Хмыря Серега хорошо знал. Оба они жили совсем неподалеку, в том же поселке, только двумя улицами дальше. В «беретах» они не состояли, были для этого слабосильными. Оба годились Сереге в сыновья, еще в армии не служили. Отцы у них были, правда, постарше Сереги, из «голубятников». Мода на голубей была сумасшествием почище рока. Тогда над поселком ходило пятьдесят, а то и больше стай, в которых вертелись дутыши, николаевские красные, почтовые и прочие благородные породы вместе с примкнувшими к ним сизарями. Серега с голубятниками не водился, это был особый клан, где был свой язык, свои нравы, обычаи и порядки. Голубей погубили магнитофоны, все эти первые неуклюжие «Чайки» и «Яузы», загромыхавшие то пронзительно-нежными голосками битлов, то хрипловато-правдивым голосом Высоцкого. Стаи исчезли. Теперь только сизари, ленивые, как курицы, копались во дворах и на улицах. Валькин отец, Леша Горбунов, тоже давно не держал голубятню и ходил на заводе в передовиках, хотя и выпивал изредка. А уж у Хмыря — Антона Епишкина — отец был записной алконавт, пожалуй, почище Гоши. Они Серегину школу не кончали, а после шестого класса ушли в ремеслуху вместе с Зинкой. А вот матери, что у Вальки, что у Антона, Сереге доводились одноклассницами. Они сидели на одной парте, Верка и Танька, обе худенькие, смешливые и дурашливые. Из пацанов на них никто внимание не обращал, а замуж они вышли раньше многих, потому что именно этого и хотели, а не романтики, как Галька и другие. Так и повелась между этими семьями дружба, и сыновья тоже стали корешками. Серега их еще детсадовцами помнил… Нет, вряд ли они силком заставили Люську. Слабоваты они против этой матерой, все повидавшей бабы. Да если бы они к ней сунулись нахалом, она бы им не только глаза повыцарапывала, но и поотрывала бы кой-чего. А уж визг подняла бы — так никакой сирены не надо! Нет, пошла она с ними сама, со злости. И разозлил ее он, Серега. Разозлил своей бесчувственностью, тем, что не вернул, а остался сидеть со своими проблемами один. Вот кто виноват!

«Хорошо, что пистолета тут нет, — подумалось Сереге. — Хорошо, что он под подушкой, дома…»

Скрипнула дверь, вошёл Владик.

— Никак с вашим благословенным городом не расстанусь, — сказал он, — умотался весь. Бизнес — дело жуткое. Даром большие деньги не идут, нет!

— Само собой, — поддакнул Серега. Он даже обрадовался Владику. Глядишь, отвлечет от всей чернухи…

— Ты сам, кстати, не хочешь в Москву съездить? — поинтересовался Владик. — Я эту новую твою штуку хочу показать хорошим людям. В Третьяковке, МОСХе, еще кое-где… Да и вообще, надо тебе персональную где-нибудь сделать. Пошумишь, уверен!