Олег Джурко - Ангелы отпевают всех подряд. Боевик

Уже через час Кровач бурно сходил с ума от тоски по куреву. Он повторял слово "должна" как заклинание. Он заклинал чемодан, как шаман заклинает для охотника удачу, для женщины – благополучные роды. Он заклинал чемодан забеременеть хотя бы одной сигаретой… И дозаклинался до того, что поверил в свою идиотскую выдумку о табачных запасах сыгравшего в ящик бандита…

Насмешливо над собою похохатывая, Кровач включил ближний свет и по-о-о-лез за чемоданом, готовый слабонервно разрыдаться от неизбежного разочарования… Замок чемодана оказался – ни фига себе! Острого в машине не водилось. Монтировка, ну еще полдесятка рожковых ключей…

Монтировкой Кровач вырвал замок ”с мясом”… Брезгливо откинул крышку вместилища чужих секретов. Так и есть! Засаленная тельняшка… Куда ее?… В костер! Скатанный рулончиком пестрый галстук… В костер! Папочка кожаная… Ах, пижон! В костер! Махровый бежевый халат… И сверху – банка!.. Сардины… Издевательство какое-то… Плохо заклинал необъятное чрево… Гора родила мышь…

Бережно отложив сардины, Тим потянулся к халату… Уж очень тщательно подоткнут по краям. Что же так заботливо он пытается скрыть?.. Спорю на дюжину шампанского, – предложил он, наглея, Провидению! – Под халатом ты приготовило несколько блоков контрабандных сигарет! Нет! Гаванских сигар!.. Даже дотрагиваться страшно, так близок конец мучениям!

Пробудившийся интерес к чемодану увял сразу, едва он сдернул халат… В плотно уложенных картонных коробочках… Нет! Будь я проклят! Жизни мне нет!.. В продолговатых коробочках находились бруски редкоземельного элемента Германия…

И это все? И за это барахло я рисковал жизнью?

Осыпая чемодан самым грязным матом, Кровач швырнул брюхатого в костер… Мужественному решению грешника, явно сулившему возврат к нормальной честной жизни, (если хорошенько вымарать налипшее сегодня пятнышко позора), костер отсалютовал фейерверком искр… Но тут же зачадил, завонял паленой кожей, зашкворчал и стал гаснуть…

Вне себя от ярости, Тимофей набросился с монтировкой на жестянку консервов. Он наносил мстительные удары с остервенением. Он вершил отмщение всем, всем, кто заочно посмеялся сегодня над ним…

Он сплющил банку с боков, он раскатал ее в блин – и все бестолку. Манна небесная, фальсифицированная консервами, с небес не осыпалась. Только распластав лунно улыбающийся жестяной блин на матером корневище ели, он пронзил его монтировкой насмерть. Брызнула серая кашица…

Переводя дух, экономно посасывая солоноватую дрянь, Тимофей возлег на хвойном ложе. С каждой каплей жижицы жажда свирепела все больше. Костер выдохся и вонял нестерпимо. Не было ни сил, ни желания подбросить сушняку. Раззявившись на кострище в потустороннем свете автомобильных фар, рыжий болван щеголял своей неистребимостью

К счастью, было тепло, даже душно. Сладкий вечерний запах болотных трав немного кружил голову. Мрачное беззвездное небо придавило землю. Не будет завтра погоды. Тимофей разложил сиденья, выключил фары, заставил себя помедитировать перед сном. От чрезмерной сосредоточенности, звон в голове стал нестерпимым. Надсадный звон наполнил все вокруг, гарантируя бессонницу.

Вонь, исходившая от тлевшей кожи, в машине чувствовалась сильнее. Помноженная на бессонницу, она была чудовищна.

Как ты у меня сейчас полетишь! – пообещал Кровач вонючему чемодану. Ох, и далеко же ты полетишь, паршивец…

Тимофей не поленился встать, схватился за ручку чемодана, предвкушая, ка-а-к размахнется… И … и тут же отдернул обожженную пятерню, до крови закусив нижнюю губу… Мать твою!!! Однако очень горячий чемоданчик! В сердцах он так пнул виновника своих несчастий, что его обуглившееся дно отвалилось… По вытоптанной траве разлетелись какие-то полиэтиленовые пакетики… Дальше всех улетел в крапиву блестящий квадратный футляр…

Забравшись в машину, Кровач оглушил лес, оскорбленно хлопнув дверью, что было сил. В груди распалялось отчаяние. Каждый сустав тела, превратившегося в комок страданий, спешил напомнить о перенесенных лишениях.

Один за другим спикировало звено кровососов. Началось весеннее наступление на дураков… Кровач отшлепал себя по лбу, по щекам, по шее надавал, но один неуловимый камикадзе все не прекращал атак. В изнуряющем душу звуке нельзя было отличить металлический звон комара от звона до предела натянутых нервов. Тимофей поглубже натянул на лоб замшевую кепку и забубнил: не буду вставать! Ни за что не встану, хоть живьем съешьте!