Сырость и холод проникали повсюду. За те несколько ночных часов, пока топились печки, одежда и обувь высохнуть не успевали. Ее досушивали на себе. Тепло от раскаленных печек обрушивало среди ночи пласты земли, нары. Из полузасыпанных землянок выбирались бойцы и начинали работать лопатами под снегом или дождем.
– Лучше уж мороз, – говорили бывалые бойцы. – По крайней мере слякоти такой нет.
Санчасть была забита простуженными. Кто говорит, что на войне не болеют? Через меру бодрые от водки командиры, живущие в сухих блиндажах? Сник всегда жизнерадостный Ленька Жердяй. Под гипсом у него воспалилась рана, делали повторную операцию.
Медсестра Люся застудилась и неделю отлежала, задыхаясь от высокой температуры. А Зоя закапывала в снег пропитанное кровью белье и находила для подруги сухие тряпки.
– Помру я, – шевелила горячими губами девушка. – Грешила много, вот Бог и наказал.
Люсю отпаивали иван-чаем с медом и топленым маслом, обкладывали низ живота мешочками с горячим песком. Оклемалась, выкарабкалась Люся, хоть и почернело лицо, а возле губ прорезалась сеть мелких морщин.
Боевые операции из-за плохой погоды никто не отменял. Взорвали эшелон со всяким хозяйственным барахлом. Два дня под насыпью тлели и догорали вагоны. Пахло паленой шерстью, лопались, разлетались в стороны консервные банки, текло расплавившееся масло.
Несколько бойких ребят, рискнув, притащили кое-что из харчей и теплые сапоги. Хоть и обгоревшие, но пригодные, чтобы проходить месяц-другой.
Василь Грицевич с тремя бойцами устроили засаду возле расквашенной колесами низины… Подожгли бронебойно-зажигательными пулями два грузовика и бензоцистерну «МАН». Пламя высушило низину, а обгоревшие тела убитых немцы сумели вытащить лишь через сутки.
В отряд пришли новые люди. Их тщательно проверяли, посылали на задания, и первый же бой показывал, кто чего стоит.
Пятеро подрывников угодили в засаду. Полицаи под пули лезть не торопились, но, имея ручной пулемет, крепко прижали группу. Бой затягивался, ранили одного, второго десантника. Надо было срочно прорываться, пока раненые могли идти.
Степан Пичугин, меняя диск, подозвал рослого новичка из окруженцев, просидевшего год в дальней деревушке:
– Обойди с фланга и брось две гранаты. Я добавлю из «ППШ», и будем отходить.
Новичок мялся: пугали пулеметные очереди.
– Как же к ним подберешься? Убьют…
Приказ не выполнил. Вызвался молодой сапер. Несмотря на простреленный бок, подполз поближе и швырнул две трофейные «колотушки». Когда поднимался, чтобы под шумок отступить, ахнул и повалился лицом в снег – перебило позвоночник.
Группа вырвалась. Спустя какое-то время, когда сидели, переводили дыхание после быстрого бега, Степан Пичугин подозвал струсившего новичка:
– Жить хочешь?
– Кто же не хочет…
– Ты же год под бабским подолом ошивался, а из-за твоей трусости человек погиб.
Хлопнул выстрел. Никто не заметил, как в руках у рыжего, всегда добродушного сапера появился пистолет. Новичок лежал в снегу, вокруг головы расплывалась лужа крови.
Редко такое случалось в отряде. Все ждали, что скажет старшина. Тот пояснил коротко:
– Не выполнил приказ в бою. Всю группу мог погубить.
Журавлев, выслушав доклад, покачал головой:
– А без этого нельзя было обойтись? Черт знает до чего дойдем, если своих стрелять начнем.
Пичугин молчал, а Кондратьев подвел черту, оправдывая своего лучшего сапера:
– Поступил правильно. Невыполнение приказа в бою… да и вообще! Нечего трусов в отряде плодить. Сегодня один откажется приказ выполнить, завтра другой…
Поддержал Пичугина и особист Авдеев. По лагерю разнесся слух о расстреле. Зелинский с подачи Журавлева собрал членов партии и резко высказался за укрепление дисциплины. Разговоры затихли, хотя на Пичугина уже смотрели по-другому. Может, и прав он, без дисциплины далеко не уйдешь. Не то время, чтобы слюни распускать…
Начальник районной полиции Тимофей Шамраев ценил свою жизнь. И ценить было что. Он получил от немецких властей просторный хороший дом, имел неплохое жалованье и спецпаек.
В доме хозяйничала молодая красивая экономка, неглупая, грамотная женщина, с которой Шамрай намеревался создать новую семью.
Тимофей Шамраев был не просто начальником районного отдела полиции, а объединял в своих крепких руках полицейскую охрану целого района. Шесть волостных участков, отделения в мелких деревнях и на хуторах. Заканчивалось формирование мобильной полицейской роты, для которой немецкие власти выделили грузовик, лошадей и даже артиллерию – две легкие полковые трехдюймовки.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу