Андрей Воронин - Мертвый сезон

Глеб на мгновение прикрыл глаза, ослепленный вспышкой холодного бешенства. Первым его побуждением было сейчас же, пока не улеглась ярость, встать, отправиться на набережную и, не вступая в переговоры, прострелить Завьялову его тупую башку. Право же, Глеб очень сомневался, что на всей земле отыщется хоть один человек, который станет всерьез оплакивать бесславную кончину этого подлого животного. Вот разве что сам Глеб Сиверов, вспоминая впоследствии этот эпизод своей пестрой профессиональной карьеры, нет-нет да и почувствует что-то вроде угрызений совести. Ведь судить – не его работа, он – просто инструмент для приведения в исполнение приговора, который вынесли другие люди. А если инструмент начинает по собственной воле вершить суд и расправу, это означает лишь, что он пришел в негодность и его пора выбрасывать на помойку.

А с другой стороны, что потеряет этот мир, если в нем не станет Кости Завьялова? Ну, что?

"Погоди, Глеб Петрович, – подумал Глеб, сидя с закрытыми глазами на раскладушке. – Погоди, постой. Стоять, я сказал! Так ты, братец, далеко зайдешь. А что потеряет мир, если в нем не станет, к примеру, Стаканыча? Сильно ли изменится климат на планете Земля, если завтра Глеб Сиверов попадет под машину или утонет в море? Да ни капельки! Зато, если упомянутый Сиверов начнет почем зря палить во всех, кто ему хоть чем-то не угодил, изменится многое. И для многих. Потому что этот Сиверов, черт бы его побрал, стреляет очень метко и здорово умеет заметать следы, так что ловить его придется долго и народу он успеет перебить уйму... Господи, как хорошо, что Потапчук не умеет читать мысли на расстоянии! Приняв от меня вот такую телепатему, он, наверное, тут же кинулся бы поднимать на ноги ОМОН, спецназ и вообще всех, кто может держать в руках оружие..."

Он молчал секунд десять, не больше, и уже почти успокоился, когда подвыпивший Стаканыч заметил наконец, что с его постояльцем творится что-то не то.

– Эй, эй! – предостерегающе крикнул он. – Федор, ты того!.. Ты, Федор, не бледней! Ну его к черту, дурак он, и больше ничего. Жареный петух его пониже спины не клевал, вот он и хорохорится. Ничего, со временем поумнеет, попритихнет. Ну его, Федор! На кой ляд тебе это надо – руки об него марать?

"Отлично, – подумал Глеб, открывая глаза и принимая более свободную, расслабленную позу. Только теперь он заметил, что сидит сильно подавшись вперед и что все мышцы у него затекли от напряжения. – Просто великолепно! Вот это и называется "докатился". Пьяный учитель рисования читает мои мысли на лице, как в открытой книге!.. Да, здешний климат на меня плохо действует. Солнце, море, девушки в бикини – все это расслабляет. На фоне здешнего великолепия существование уродов вроде этого Завьялова кажется особенно нецелесообразным. Так и хочется взяться за наведение порядка. Да вот беда, всех не перестреляешь. И потом, тому же Завьялову я наверняка кажусь не меньшим уродом, чем он мне..."

– Не волнуйся, Степаныч, – сказал он и встал с раскладушки. – Все будет нормально. Ты садись, садись. Сильно он тебя потрепал?

– До свадьбы заживет, – сказал Стаканыч и тяжело, совсем по-стариковски, опустился на диван. – Ты вот что, Федор... Мужик ты хороший, жалко будет с тобой расставаться, однако надо бы тебе от меня съехать.

– Ммм?

– Ну, видишь, раз ты цел и невредим, значит, Гамлет до тебя еще не добрался. Но это дело нехитрое, доберется в лучшем виде. А он, Гамлет, знаешь какой? Сволочь, в общем. Для него мы, русские, – так, грязь. Убьет и даже не обернется. А зачем это надо? Ты мне помочь хотел, и поговорить с тобой приятно... Помнишь, как рыбку удили, уху варили? Ведь правда, знатная была уха? Будет что в Москве твоей вспомнить. А помирать тебе за меня ни к чему. Я уж тут как-нибудь сам, потихонечку... С меня, старика, взятки гладки. Ну был такой Федор, так собрал вещички и уехал, а куда – мне неведомо...

Глеб задумался. Стаканыча было жаль. Так и подмывало сказать ему, что никакой Гамлет сюда больше не придет – нет его, Гамлета, не будет никогда, и можно считать, что не было. А с другой стороны, десять минут назад он сам собирался уйти отсюда, ничего не объясняя старику. А теперь и объяснять не надо, он сам придумал объяснение, назвал уважительную причину, по которой Глебу нельзя здесь оставаться. Конечно, дожидаясь обещанного визита Гамлета и его приятелей, Стаканыч переживет несколько очень неприятных минут, а может, и часов. Но ведь Гамлет уже не придет, так о чем волноваться? И кто знает, каково придется Стаканычу, когда он поймет, что дал кров профессиональному убийце? Наверное, ему, учителю рисования, пенсионеру, будет нелегко переварить такую новость. Со временем он сам до всего додумается, сообразит, что к чему, а не сообразит – значит, так тому и быть.