Андрей Воронин - Мертвый сезон

– Вот еще, – сказала Роза Соломоновна пренебрежительно. – Убийств, по-моему, уже хватит. А самоубийство – глупость.

– Отчего же, – возразил Глеб. – Некоторые находят суицид романтичным.

– Если хотите быть романтиком, будьте им, – великодушно разрешила Роза Соломоновна. – Только зачем же так мрачно? На вашем месте я бы нашла более простой и менее смертоносный способ удовлетворить свою жажду романтических приключений. Например, отправилась бы на свидание не как все нормальные люди, а через чердак. Там немного пыльно и пахнет голубями, но зато так романтично!

– Это мудрый совет, – сказал Глеб. Проклятая старушенция никак не желала успокоиться и дать ему возможность притвориться, что он ничего не понял. – Пожалуй, я им воспользуюсь.

– Только не увлекайтесь, – сказала Роза Соломоновна. – Не забудьте про тех двоих из... гм... из домоуправления. Управдомы терпеть не могут, когда лазят по пожарным лестницам.

– Ну, что вы! – сказал Глеб. – Я с детства боюсь высоты. Представляете, когда все с умилением вспоминают, как они стояли на табуретке и читали стихи, мне приходится скромно помалкивать – я не мог стоять на табуретке. У меня сразу начиналось головокружение, и я падал.

– Ах вы бедное дитя! – с преувеличенным сочувствием воскликнула Роза Соломоновна и всплеснула руками. – Ну, ступайте, ступайте, она вас, наверное, уже заждалась. Да и участковый обещал еще разочек зайти. По-моему, он не поверил, что у меня нет постояльца.

Когда Глеб уже стоял в дверях, она негромко сказала ему в спину:

– Любопытно, каково это – чувствовать себя гневом божьим?

Глеб обернулся через плечо.

– Не знаю, – сказал он. – Сложное, наверное, ощущение.

– А по-моему, паршивое, – возразила Роза Соломоновна. – А вдруг ошибешься?

– Да, – медленно произнес Глеб, – наверное, вы правы. Да, по преимуществу, пожалуй, паршивое. Но судьбу не выбирают. Я, по крайней мере, не выбирал.

– Бедное дитя, – повторила Роза Соломоновна, и на этот раз Глебу показалось, что она говорила искренне. – Ну, идите уже, блондин, хватит болтать.

"Мировая старуха, – думал Глеб, пробираясь по пыльному чердаку, где действительно сильно пахло голубиным пометом. – Только бы не оказалась стукачкой. Только бы то, что она рассказала про своего папу-психиатра, было правдой. Впрочем, все это очень скоро выяснится – минуты через две, не позже".

Пройдя по чердаку, он через открытый люк проник в угловой подъезд. Здесь, на площадке между вторым и третьим этажом, он остановился, поставил на пол сумку и вынул из нагрудного кармана какую-то бумажку. Развернув, Сиверов на минуту прижал ее к верхней губе, а когда отнял, под носом у него красовались аккуратные рыжеватые усики, чуть более темные, чем его соломенная шевелюра. Проверив, хорошо ли они сидят, с помощью карманного зеркальца, Глеб выглянул во двор через пыльное, засиженное мухами и затянутое паутиной оконное стекло. Машин во дворе стояло штук десять, но только в одной из них сидели люди. Их было двое, и оба со скучающим видом курили в открытые окна. "Управдомы", – пробормотал Глеб.

На самом деле это было вовсе не смешно. Жеваный мент оказался настоящим мастером своего дела; оставалось только гадать, как он сумел разыскать Глеба в пестрой толчее курортного города. Но он как-то разыскал, и, похоже, можно ожидать группу захвата в ближайшие часы. Впрочем, поразмыслив, Глеб решил, что это вряд ли: жеваный мент осторожничал, выжидал, присматривался, а значит, не был уверен в правильности своих выводов. Связанный по рукам и ногам необходимостью соблюдать закон или хотя бы делать вид, что соблюдает, он упустил драгоценное время, и сейчас плоды его многодневной кропотливой работы пойдут насмарку...

"Пойдут ли? – спросил себя Глеб и мысленно ответил: – Еще как пойдут!"

Он спустился по лестнице и вышел из подъезда, помахивая клетчатой хозяйственной сумкой, позаимствованной у бесценной Розы Соломоновны. Взамен Глеб оставил хозяйке свою, купленную перед поездкой в фирменном магазине спортивных товаров, очень дорогую и стильную. Когда Глеб предложил этот неравноценный обмен, старуха даже не удивилась, заявив, что всегда любила красивые и прочные вещи. Еще она сказала: "Я не знаю, кто вы такой, но дело вы делаете нужное. Давно пора. Всю жизнь смотрю, как эти поцы пьют из нас кровь, и думаю: ну хоть бы кто-нибудь решился! Одного не понимаю: почему вы меня не застрелили?" – "Не хотел поднимать шум", – с улыбкой ответил Глеб, а сам подумал, что Роза Соломоновна, должно быть, очень сильно любила своего погибшего в лагере папу – светило местной психиатрии. Хотя сколько ей могло быть лет, когда его забрали? Да всего ничего! Верно говорят, что детские впечатления – самые сильные и остаются с человеком на всю жизнь. Роза Соломоновна могла забыть, куда засунула пять минут назад свои очки, но свое детское горе запомнила крепко и всю жизнь мечтала отомстить. Вот она и отомстила, как могла, даже не подозревая, что Глеб работает на ту самую контору, сотрудники которой когда-то забрали ее отца.