Михаил Зайцев - Час бультерьера

И я подробно рассказал, как "хромал к лодке, где меня пацаны ждут", объяснил, почему "хромал", тем, что "навернулся, блин, на ровном месте, ногу, блин, подвернул", пожаловался: "Хромаю, блин, зырю — автоколонна", ну и так далее. И зачем я им все это рассказываю, буквально заставляя слушать, удерживая на прицеле? Они в спросили, я в не ответил, зачем, честное слово. И в придуманной наспех истории про зенитные комплексы и самолет, груженный золотом, концы с концами, если честно, сходятся плохо, очень плохо. Например, совершенно непонятно, на фига я ценную карту местности под бинтами прячу. И слабовата мотивация относительно нужности милицейской формы. И почему у меня с собой наркотики, я не объяснил. И расплатился за убитую подругу "коксом" чересчур нарочито, фактически всучил преступницам наркоту, но! Одно веское "но"! Как известно, ежели врать с размахом, то люди непременно подумают: "Неужели ВСЕ это неправда?" И начнут головы ломать. И запутают сами себя окончательно.

Чего-чего, а путать свои следы я умею. Правда, было дело, перестарался однажды и крепко попал на крючок, однако нынче расклад принципиально иной. Вскоре я нырну в океан тайги, и у государства крючков не хватит меня вылавливать. Что же касаемо мафии, так этот пугливый и осторожный спрут, как я уже говорил, предпочтет отстраниться от участия в ловле опасного хищника. Тем паче что я лишний раз напугаю спрута мафии, оставив на полу вагона с заложниками и мертвой преступницей рваную ксиву с фото Лешего, а в руках у лесбиянок упаковки с мафиозным "коксом". Короче — что ни делается, все к лучшему. Одно плохо — в паху до сих пор свербит, давненько я не пропускал столь сильных ударов по столь нежным органам, ай, как неприятно, ай, как стыдно. За то, что я проморгал такой удар, мой милый дедушка-японец устроил бы мне такую трепку, так бы меня наказал, представить страшно...

Верно подмечено народом — прикидываться больным нельзя, симулянту аукнется. И я живой тому пример. Я столь талантливо имитировал вывих ноги, так грамотно дурил ментов, так гениально симулировал, что разрыдался бы и сам Станиславский. Я притворялся, и вот результат — реально вывихнул ногу. Причем правую, полноценную конечность. Спрыгнув с поезда, как учили, все сделал правильно — и сгруппировался, и под откос скатился мячиком, встал, сделал шаг и, представляете, поскользнулся! Стопу правую подвернул, в лодыжке прострел, я аж вскрикнул. Кое-как, на хромой левой, скачками, добрался до кустарника, что произрастал в пяти примерно метрах от железнодорожной насыпи. Скрипя зубами, стянул сапог с травмированной ноги, глянул на припухшую стопу и громко, с душой выматерился. Серьезная, блин, анатомическая неприятность приключилась, чтоб ее и так и этак! Надо срочно принимать меры.

Дернул стопу, поработал костоправом, промассировал особым образом мышцы и связки, воздействовал на кой-какие хитрые акупунктурные точки, сделал что можно и нужно, осталось наложить тугую повязку. Бинт, намотанный на руку, совсем измочалился и стал непригоден, я скинул китель, снял милицейскую рубашку, порвал ее на лоскуты, с грехом пополам наложил повязку.

Разобравшись с ногой, я облегчил рюкзак, вытащил гражданскую трофейную одежду. Оголился, милицейский маскарадный костюм закопал под кустом, там же зарыл кобуру и бинт. Переоделся в гражданское. Сунул пистолет в рюкзак, осмотрел культю придирчиво. Осмотром остался доволен, ранка на обрубке предплечья зарубцевалась. Гораздо хуже выглядит моя единственная левая пятерня, ободранная о трос. Орудуя пострадавшей рукой, еле-еле натянул сапог на пострадавшую ногу поверх тугой повязки. Портянку с травмированной ноги пришлось пихнуть в боковой кармашек рюкзака, а значит, грядет еще неприятность — еще и мозоли на пальцах правой конечности натру, вот зараза!

Встал, закинул фабричного производства вещмешок за спину, сделал шаг, другой, третий... И смех и грех! Хромой на обе ноги, я передвигаюсь, будто... Нет! Не могу найти подходящего сравнения. Фигово я передвигаюсь, одним словом. Медленно и нелепо.

Нашел под кустами палку, приноровился на нее опираться и двинул через поле со скоростью старой морской черепахи, выброшенной штормом на пустынный берег.

Кустарник тянулся вдоль железнодорожной насыпи и где-то в километре по ходу поезда сливался с довольно жиденьким лесным массивом. За кустами поле, за полем тоже деревья.

Доковылял до деревьев, поменял палку на более крепкую, иду, размахивая культей, и хмурюсь — лесок вокруг совсем-совсем редкий.