Валерий Горшков - Кобра

После окончания эротической программы Карел подошел к сцене и пригласил к нам за столик всех трех стриптизерш. Отказать хозяину заведения загорелые, как амазонки, и чертовски сексапильные девицы не смогли, и вскоре нас было уже семеро. За столиком становилось тесновато, и Карел предложил покинуть общий зал и продолжить веселье в «отдельном кабинете»… Дальнейшие события носили отрывочный, калейдоскопический характер. Я то нырял в глючную алкогольную бездну, то выныривал оттуда, обнаруживая себя либо толкающим тост за шикарно накрытым столом, либо уткнувшимся лицом в силиконовую грудь и танцующим медленный танец, либо стоящим напротив писсуара в туалете и тщетно пытающимся расстегнуть заевшую «молнию» на брюках. Потом что-то случилось – кажется, это была драка, возникшая между дружками Сергея Сергеевича из-за права обладания единственной свободной девушкой, – но мне, успевшему пригреть у себя под рукой одну из веселых и отвязных красоток по имени Марина, кобелиные разборки ужравшихся коммерсантов были до лампочки… Очнувшись в последний раз на заднем сиденье летящего по ночному городу такси, я принялся страстно целовать вышеупомянутую Марину, пока не отключился окончательно.

Пробуждение было тяжелым и крайне медленным. Подняв свинцовые веки и повернув голову, я обнаружил, что нахожусь в незнакомой квартире, совершенно голый, в одной постели с пышнотелой, чему-то безмятежно улыбающейся во сне блондинкой. Имя девушки – Марина – я вспомнил с трудом. А вместе с именем в памяти постепенно всплыл и весь вчерашний вечер. Я осторожно сел на кровати и обхватил раскалывающуюся голову руками. Стриптизерша что-то тихо пробормотала во сне и перевернулась на бок, демонстрируя внушительный, но упругий даже на вид, станочек. В любой другой ситуации он, возможно, и привлек бы мое внимание, но сейчас мне было не до секса. Я внимательно оглядел комнату, в которой провел остаток ночи. На журнальном столике я увидел недопитую бутылку «мартини», два бокала, шкурки от грейпфрута, смятую пачку из-под сигарет, свои носки и полную окурков пепельницу, в которой яркими алыми пятнами выделялись две надорванные упаковки от клубничных презервативов. Сами использованные резинки, как тут же выяснилось, валялись на ковре. Ну, слава богу, хоть так… С красотками из стриптиза нужно быть начеку… А то жди потом, целых полгода, ужасного приговора… Интересно, кто из нас двоих предложил воспользоваться «противогазами»? Наверное, она… Я в кармане пиджака кондомы «на всякий случай» не таскаю. Они у меня дома лежат…

Свою одежду я обнаружил лежащей ворохом почему-то возле зашторенного окна. И мне вдруг захотелось поскорее свинтить из этой, неизвестно в каком конце города расположенной, хаты. Но прежде чем встать с кровати, я налил себе полный бокал «мартини» и осушил его содержимое в один прием. Вот теперь можно и проваливать…

Подбирая валяющиеся у подоконника шмотки, я успел заметить сверкнувший через щель между шторами золотой шпиль Адмиралтейства. Стало быть, я находился всего в нескольких минутах ходьбы от своего дома. Учитывая мое нынешнее разобранное состояние, этот факт вселял толику оптимизма.

Она окликнула меня, когда я, уже одетый, стоял на пороге комнаты:

– Уже уходишь, Кент?

– Да.

– Куда?

– Туда, – я кивнул на виднеющуюся в конце длинного коридора входную дверь квартиры.

– Ну, тогда чао, – зевнула, сладко потянувшись, пышногрудая танцовщица.

– М-м…

Свежий воздух улицы и мелкий моросящий дождик привели меня в чувства лучше любого «алкозельтцера». Дом, из которого я выполз, находился в каких-то двух кварталах от Медного Всадника. Я поднял воротник пиджака, вышел на набережную, стрельнул у прохожего сигаретку и не спеша направился вдоль Невы в сторону дома. На душе было скверно и пусто. Чего мне хотелось в эту минуту, так это пару кружек светлого ледяного пива и – полного одиночества до завтрашнего утра.

Завтра утром я, наконец-то, улетал в Нью-Йорк.

Столица Мира – город «желтого дьявола» Нью-Йорк – встретила меня с размахом, словно в очередной раз примчавшегося к «другу Биллу» за деньгами главного российского клоуна Борис Похмелыча. Вереница сверкающих лаком черных лимузинов выстроилась возле самого входа в аэропорт имени Джона Ф.Кеннеди, а группа застывших рядом с ними мальчиков в одинаковых черных костюмах и белоснежных рубашках, больше всего походила на переодетых в почетный караул опереточных персонажей. Или людей-клонов, только утром сошедших с биологического конвейера по производству идеальных государственных чиновников. Холененькие, гладенькие, розовощекие. Такие правильные и непорочные, что даже смотреть страшно – вдруг ослепнешь? На высоких флагштоках гордо развевались стяги как минимум дюжины государств, среди которых я с благоговением истинного патриота сразу выделил бело-сине-красный триколор своей далекой Родины и в момент проникся чувством глубокой гордости за весь наш великий, еще не окончательно деградировавший отводки и хронической многовековой безнадеги экс-советский народ. Я расправил грудь и приготовился, что вот-вот ко мне подскочит и приветственно шаркнет ножкой гуттаперчевый выпускник Гарварда и с фальшивой улыбкой скажет: «Добрый день, господин Стрельникофф! Как долетели? В ухо через иллюминатор не надуло? Айм вэри, вэри сорри. Наши хваленые «боинги» – такой отстой по сравнению с вашими русскими истребителями МиГ-29». И я тогда отвечу, небрежно так, с ленцой: «Полноте. Не стоит извинений, мистер Пердунофф. Лучше сделаем выгодный ченьж: вы нам сто миллиардов долларов в долг на пятьсот лет, а мы за это потеряем ключ от наших страшных баллистических ракет. И заключим мир с бородатыми чеченскими абреками». А он от радости всплеснет руками и воскликнет: «Уэл! Как изволите получить кредит? Банковским траншем в госбюджет или, как обычно, – наличными, в старых купюрах?»…