Валерий Горшков - Кобра

Браташ повернулся ко мне, несколько секунд изучал мое лицо, а потом неожиданно изрек:

– В мире, где мы живем, нет ничего более естественного, чем преждевременная смерть.

Он пропустил девушку вперед и двинулся по доске следом – прямиком к остановившемуся у другого ее конца серебристому «мерседесу-600». Слева и справа от него, по щиколотку утопая в воде, шли два телохранителя, держа огромные зонты над ним и его девушкой. Тот, что шел первым, проворно распахнул заднюю дверь машины, подождал, пока «папик» и его бикса усядутся, затем сложил зонт и юркнул на переднее сиденье, рядом с водителем. Второй бодигард забрался в притормозивший позади «мерина» джип «гранд чероки», который резво рванул вслед за стремительно стартанувшим лимузином.

Я попрощался с Владом, который был мрачнее тучи, сел за руль своего «бимера», включил кондиционер, чтобы от выхлопа не сильно потели стекла, и не спеша покатил по утренним улицам просыпающегося Санкт-Петербурга в сторону Литейного проспекта, где совсем недалеко от здания бывшего КГБ находился мой дом. Несмотря на то, что смерть Лизы и вызванные ею переживания заметно понизили процент содержания алкоголя у меня в крови, я, как частенько по утрам, источал своим дыханием такое плотное спиртовое амбре, что первый же попавшийся на моем пути гаишник мог, втянув носом воздух, без всякой экспертизы отобрать у меня права, а машину поставить на штрафную стоянку. Но в такую непогоду, когда стеклоочистители едва справлялись с потоками падающей на ветровое стекло воды, а часы на приборной панели показывали шестой час утра, центр огромного города был практически пуст. Правда, где-то на линии горизонта, над обшарпанными крышами, прорывались сквозь плотную стену дождевых облаков первые лучи хмурого осеннего солнца. По проезжей части бежали целые реки грязной, полной всякого мусора воды, время от времени по встречной полосе пролетали одинокие легковушки, подмигивающие зеленым глазом «волги»-такси и продуктовые грузовики, развозящие по магазинам свежие хлеб и молоко.

Я включил радио, несколько раз нажал на кнопку автоматического поиска волны, не обнаружил ничего, заслуживающего внимания, достал из бардачка кассету с безумно популярным в последние месяцы профессором Лебединским, врубил динамики на полную громкость и, выпуская скопившуюся во мне за минувшую ночь тяжелую, негативную энергию, стал громко, как только мог, невзирая на полное отсутствие музыкального таланта, подпевать знакомому всей России хриплому голосу питерского артиста:

Когда дело дошло до припева, мы на пару с лохматым Лехой так капитально вдарили по децибелам, что во всех домах, мимо которых проезжал мой железный конь, должны были обязательно проснуться и с криком ужаса вскочить с кровати не только крепко принявшие накануне небритые работяги, домашние хозяйки, банкиры и мирно соседствующие с ними бандюки, но даже глухонемые и парализованные.

Ровно через десять минут я поднимался на лифте на пятый, последний этаж старого дореволюционного дома, через пятнадцать, скинув с себя прямо на пол опостылевшую одежду, стоял под горячими и тугими струями в душевой кабинке, а через полчаса – крепко спал, предварительно включив на музыкальном центре диск с медленной и расслабляющей мелодией, в режиме нон-стоп.

Проспав до обеда, я, несмотря на выходной день, поехал в офис «Фортуны», чтобы уладить кое-какие мелочи с таможенными бумагами. Боря-гей встретил меня гораздо приветливее, чем вчера, и еще раз спросил насчет согласия занять должность помощника по реализации в автосалоне. А также намекнул, что в ближайшее время, в связи с ростом инфляции и удовлетворительным положением дел на фирме, он планирует поднять зарплату руководящему звену на двадцать процентов. На практике это означало, что в случае положительного ответа с моей стороны он с барского плеча готов отслюнявить мне еще сотню баксов в месяц,

Я сделал умное лицо, наморщил лоб и сказал, что мне нужно время подумать. Это была туфта. На самом деле я уже все для себя решил, просто мой отказ, озвученный сегодня, мог негативно отразиться на вознаграждении за последнюю командировку в Нью-Йорк.

Я все решил и был готов принять заманчивое предложение Браташа, хотя от него, как и от всех прочих дел бандитского финансиста, тянуло горелым. Но пять тысяч долларов за поездки в знакомый город и обратно – слишком большие деньги, чтобы позволить себе упустить такой шанс. К тому же явный криминал в обязанности спецкурьера не входил. Значит, моя ущемленная работой на братву совесть может спать спокойно.