Елена Мейсак - Разбитая гитара. Книга 3. Разлука

Вот она стоит за можжевельником. Через секунду няня упадет, проиграв сражение со снотворным, а Амира выйдет один на один с сыном, который ее так и не узнает тогда.

Перед глазами один за одним мелькали кадры.

Вот они летят в Боснию, и она гадает, не слишком ли рано собралась посвятить ребенка в свои секреты. И как он сжал своей ручонкой ее руку тогда. Когда они услышали Вторую Симфонию, ту самую, под которую он чуть не родился.

Она вспоминала, каким мудрым мальчуганом он был, и как ставил ее в тупик своими вопросами. А потом, когда немного подрос, с какой ловкостью общался с любым человеком. И как она тогда подумала, что из него вышел бы неплохой дипломат. Или политик.

Потом она вдруг увидела, как его похитил какой-то псих незадолго до смерти Люка.

А затем клубящийся вихрь памяти перенес ее на церемонию коронации. Тяжелый меч медленно опустился на плечо сына, которого она вот только вчера прижимала к себе, такого кроху. Услышала, как он произносил клятвы верности короне и своей стране.

И, наконец, в ее голове вспухшим утопленником всплыла мерзкая запись, на которой было показано, как из какого-то автомобиля на полном ходу в сточную канаву выбросили его бездыханное тело.

Да, изверги не посмели обезглавить короля, как они всегда поступали в подобных случаях со всеми остальными людьми. Но тело Эстебана получило слишком много повреждений во время падения из автомобиля, поэтому-то и хоронили его в закрытом гробу.

Амира не заметила, как самокрутка выпала из ее руки и потухла, а сама она, зажав голову между коленями и вцепившись пальцами в собственные волосы, выла белугой, рыдая во весь голос, не видя и не слыша ничего вокруг.

Вдруг она встрепенулась. Сегодня же особенный день. День ее рождения. Она не справляла этот день уже чертову дюжину лет, умноженную еще на такую же дюжину.

Она подошла к небольшому черному роялю, одиноко примостившемуся в углу комнаты. Присев на банкетку, она открыла крышку и равнодушно поглядела на клавиатуру. Как же давно она не подходила к инструменту. Интересно, получится ли сыграть сейчас что-нибудь технически сложнее собачьего вальса.

Достав новую самокрутку, она зажгла ее и, держа в зубах, стала лениво блуждать по клавишам. Положив дымящийся окурок в пепельницу, она заиграла Вторую Сонату Шопена, постепенно складывая ноты в аккорды, отрывистыми стаккато уносившими ее в мир фортиссимо, через скерцо бросив прямо в похоронный марш.

Она играла эмоционально, надрывно, руки тяжело опускались на клавиши. Волосы ее разметались по лицу, словно в тифозной лихорадке, в свете уличного фонаря зловеще поблескивали на левой руке черные татуировки, которых у нее к этому времени было уже две.

Из-под пальцев словно бы выскакивали маленькие демоны, черными нитями ткавшие узоры на черном ковре ее души.

Закончив играть, она цинично подумала, что соната пришлась сегодня весьма кстати.

И раз уж Бог умудрился не только выпустить ее на свет белый в эту самую чертову дюжину, но еще и столько развлечений ей уготовил, сегодня она этот бесподобный день отпразднует, – так размышляла Амира, в то время, как новый красный огонек подбирался все ближе к основаниям пальцев.

И вот, в десять вечера в ее квартире собрались все помои общества, которые она только смогла собрать за столь непродолжительное время.

В квартире ревела музыка, звенели бокалы, гремели бутылки, пьяно ржали какие-то девки, а дым от самокруток был уже таким сизовато-серым и плотным, что если бы кто-то догадался повесить в воздухе топор, то топор бы, наверное, не упал.

Те гости, у которых не хватало терпения добраться домой, предавались прелюбодеянию в немногочисленных спальнях этой милой квартиры. А те, у кого не хватало времени добраться до спален, пользовались укромными уголками за шторами и просто теми, куда удалось попасть.

Амира наблюдала за всем этим борделем сквозь мутноватую пелену, подернувшую ее некогда прекрасные глаза из черного бархата.

Вдруг один из гостей, подошедший к полке с виниловыми пластинками, наобум вытащил одну.

– Слышь, это еще кто? – туманно пробормотал он, – пацаны, гляньте-ка, какие раритеты тут собраны! Шостакович. Что творит дурь с людьми, а?

Парень противно и громко заржал, видимо, наслаждаясь эффектом от собственного остроумия.

– А че? Мож вальсик станцуем? – он поставил пластинку в проигрыватель, – представим, что мы все тут знатные господа, да к тому же, богатые.

– Позвольте представиться, князь Игорь к вашим услугам! – парень явно наслаждался моментом, – не угодно ли вальсик-с? А может быть, пройдем сразу в коечку? По-княжески, так сказать? Но хотя бы скажите для начала, как вас зовут, прекрасная незнакомка?