Елена Мейсак - Разбитая гитара. Книга 3. Разлука

– Мне нужно кое-что сообщить вам. Нет, не по телефону. Сообщите мне ваш адрес, я к вам сейчас приеду.

Она стояла спиной к двери, обжигая взглядом красный кирпич Кремлевской стены вдалеке. Внутри у нее все медленно сжималось. Чугунный пресс давил ее сердце, превращая в кровавое месиво.

Ее била дрожь. Каким-то шестым чувством она уже знала, что скажет ей не захотевший телефонного общения гость. Он, в принципе, мог бы даже и не приходить.

Кровь медленно, но верно, уходила с ее лица, оставляя вместо него посмертную гипсовую маску с двумя черными колодцами посередине.

В дверь постучали.

Амира, словно в заевшей кинопленке, медленно поворачивалась к входящему. Колодцы засасывали в эпицентр адского смерча все вокруг. Ее вопросительный взгляд, обшарив воронку, скользнул выше и вонзился вошедшему прямо в переносицу.

Казалось, сегодняшним перевоплощениям не будет предела. Из полуголодного, заспанного хакера она вновь превратилась в высокомерную принцессу, повелительницу арктических льдов, обдававших адским холодом все вокруг.

– Вы можете говорить.

– Госпожа де Оливера…Не знаю даже, как и начать. Ваш сын…ваш сын…Эстебан Оливера…ваш сын был убит выстрелом в спину…мгновенная смерть…пуля попала в сердце…вчера вечером…– промямлил он, – этот конверт был подброшен сегодня утром к нам в офис. Он на ваше имя.

В Кастании этот день был объявлен днем национального траура. Государственные флаги были приспущены, в Соборе Святого Доминика, где еще три недели назад короновали будущего наследника престола, украшенный белыми цветами, стоял гроб.

Почти вся страна пришла попрощаться с юным королем, которого они почти не знали, но которого уже успели полюбить за его юношескую непосредственность и теплую, добрую улыбку, которой он неизменно одаривал каждого, с кем встречался на своем пути.

По толпе время от времени пробегал высоковольтный гул. Со стороны королевской семьи на прощании присутствовали лишь дальние родственники. Отец короля, его высочество Анхель Оливера, погиб при невыясненных обстоятельствах еще почти двадцать лет назад, в смутное время девяностых, когда мир сотрясали конфликты, гражданские войны и развалы целых империй. Дед, правящий монарх Массимо Оливера, скоропостижно скончался от инфаркта полгода назад.

Со стороны семьи Бертран-Лефевр присутствовала бабушка монарха, няня короля и новый супруг его матери, Драган Кажич. Присутствовали также члены правительств и дипломаты целого ряда дружественных Кастании стран, представители духовенства, многочисленные представители телевидения с камерами, да и просто обычные горожане, которые проехали длинный путь для того, чтобы проводить в последний путь короля, жизнь которого оборвалась, так практически и не начавшись.

По толпе время от времени пробегал шепоток. На похоронах не присутствовала мать монарха, Амира де Оливера! О ней вообще ничего не было слышно с тех самых пор, как известие о скоропостижной гибели короля потрясло страну.

Шепоток поделился на два враждующих между собой лагеря. Одни не могли скрыть своего возмущения. Какая неслыханная наглость! Да что позволяет себе эта выскочка! Как она посмела не явиться на похороны собственного сына! Как может она опозорить честь страны и корону своим демонстративным, пренебрежительным, вопиющим отсутствием!

Другая половина лагеря лишь сочувственно вздыхала. Вряд ли они могли осуждать женщину, у которой Господь отобрал то, чего толком никогда и не давал. Это по большей части были люди старшего поколения, которые еще помнили историю этой семьи, помнили пышную свадьбу наследного принца с чужеземкой арабских кровей, которую принц повстречал во время поездки в Египет. Люди помнили, какой радостью, надеждой и любовью были наполнены их лица, и как быстро потом все это сошло на нет по воле какого-то сумасшедшего, приказавшего расстрелять оркестр в котловане не слишком знакомой им страны на Балканах.

Они помнили, как ее высочеству пришлось покинуть страну, и как долго она жила под вымышленным именем, скрываясь от мира и своего палача. И как Инфант первые шесть лет своей жизни прожил во Франции, воспитанный бабушкой и няней, которые теперь стояли, убитые горем, у красиво украшенного гроба.

Как можно осуждать женщину, на долю которой в ее жизни выпало все, кроме самой жизни?

Люди горько вздыхали. Словно бы какое-то неведомое проклятие плотным туманом опустилось на эту семью. То отец умер молодым, а теперь вот и сын. Перед Богом, болезнью и пулей все равны: и монарх, и монах. Так думали люди из другой враждующей половины.