Сергей Соболев - Чужой

— Хм, — он почесал в затылке. — Может она того… наркоманка? Я ж ее, Тимофеевна, совсем не знаю!

— Никакая она не наркоманка! Впрочем… поручиться не могу, но следов от уколов я не видела.

— И что с ней не так?

— Спит девочка крепко, и слава Богу! К вечеру, надеюсь, ей полегчает! Но иногда она, Дим, что то бормочет… Как будто разговаривает с кем то, как будто всё кому то жалуется. И знаешь, что интересно: во сне она говорит… не по нашему, не по русски.

Краснов бросил на нее изумленный взгляд.

— Как это? А на каком же она языке… того… бормочет?

Хозяйка пожала плечами.

— А вот этого я не знаю. Какой то совсем незнакомый язык. Разве что имена можно было разобрать… «Мансур»… и еще какой то «Рустам ака».

— Мансур? Гм. А еще что она во сне болтала?

— Ничего не понять, Дима. Чужой язык! Зовет она как будто кого то. Жалобно так зовет: «падар»… «модар»…

— Падар? — Краснов почесал в затылке. — Модар? Сроду таких слов не слышал.

— И внешне она, Дима… ну не совсем наша, я бы так сказала. С какой то примесью девушка. Хотя по русски говорит чисто. По городски говорит.

— Она и «по матушке» может послать, — Краснов усмехнулся. — И вообще она, как я понял, за словом в карман не лезет.

— Ладно, это все не важно. Русская эта девушка или нет, без разницы. Главное не внешность, но национальность, а то, есть ли у тебя душа.

— Эх… — Краснов прерывисто вздохнул. — Хороший вы человек, Тимофеевна. Душевный. Правильный. Таких, как вы и как мой дядя впору уже заносить в Красную книгу… А можно того… на нее взглянуть? Или «главврач» — против посещения пациента?

— Что, уже соскучился? — женщина мягко улыбнулась. — А она ничего такая… хорошенькая. Ну иди, проведай свою знакомую. Только не буди ее, пусть поспит еще, ладно?

Краснов вошел в «гостевую». Окно плотно занавешено; на тумбочке, рядом с широкой, добротной деревенской кроватью, горит «ночник». В комнате пахнет травами. Дарья, облаченная в голубенькую ночную рубашку, спала на правом боку, подложив кулачок под щеку. Из под одеяла высунулась босая нога; Краснов только сейчас заметил, что у этой девушки на лодыжке красуется цепочка… Что то бликануло в отсвете ночной лампы, вспыхнуло искоркой и погасло. Краснов наклонился, чтобы рассмотреть поближе. Так, так… Какой то камушек вплетен в эту витую ажурную цепочку, сделанную из «желтого металла». Страз? А может… «брюлик»? Да вряд ли… Камешек то довольно крупный, каратов в пять шесть. Скорее всего, «рыжье» настоящее, а вот камень — почти наверняка — бутафорский, страз либо фианит.

Он решил поправить одеяло. Дарья, чуть приподняв голову, довольно внятно сказала:

— Я не сплю. Сейчас… сейчас я встану…

После чего, повернувшись на другой бок, вновь прижалась щекой к подушке и провалилась в глубокую яму сна.

— Дима, я тебе другую одежду приготовила, — сказала Тимофеевна, когда он вышел из «гостевой». — Глянь, ты где то джинсы свои запачкал! И возле коленки — видишь — порвались! Давай ка я их простирну, а потом заштопаю…

Краснов надел шорты и клетчатую рубаху — у них с Татаринцевым один и тот же размер одежды. По ходу выяснилось, что у него на правом бедре имеется довольно глубокая ссадина; где то зацепился этой ночью, или напоролся на что то в лесопосадке. Он и прежде ощущал, что у него саднит нога чуть повыше коленки, но не придавал этому особого значения… Попросил у хозяйки настойку йода и пластырь. Сам обработал ссадину, сам же ее заклеил полоской бактерицидного пластыря. Ну вот, теперь полный порядок.

— Дима, я тут кое что нашла в заднем кармане брюк, — женщина протянула Краснову сложенный в четверть лист бумаги и «визитку», на которой был написан номер телефона московского соратника по прозвищу Антизог. — Чуть не постирала эти твои бумажки вместе с джинсами…

— А а… ну да, конечно. Спасибо, Тимофеевна…

Краснов вышел во двор. Солнце уже порядком припекало, поэтому он сел в тенечке, под полотняным, в форме шатра, навесом, где были расставлены белые пластиковые кресла. Тимофеевна — вот же заботливая душа! — принесла жбан с холодным квасом, кружку и пепельницу. Краснов угостился кваском, выковырял из пачки сигарету, закурил. За всеми этими бурными событиями он как то забыл об этой записке, что вручила ему минувшим вечером Анна…

Он развернул листок. Записка написана черной шариковой ручкой, аккуратным, чуть наклонным почерком.

Дорогой Дима!

Не знаю, увижу ли тебя до отъезда в Москву, поэтому решила написать эту записку и отнести т в о и м, чтобы передали тебе.