Юлия Латынина - Джаханнам, или До встречи в Аду

Люди зашевелились. Еды было явно мало, а есть хотелось всем. Один из вэвэшников – двухметровый сержант с бритым затылком и наколкой спецназа, выпирающей на бугорчатом плече, – легко, как пружина, разогнулся и подошел к инженеру.

– Отдай, – сказал сержант.

Он возвышался над инженером, как восьмидесятитонный масловоз над «Жигулями».

– Ну!

Инженер испуганно покосился на спецназовца и прижал буханку к груди.

Солдат ударил его босой пяткой в то место, где стопа переходит в голень, инженер взвыл и осел на пол. Спецназовец сгреб хлеб и вразвалку пошел к своим. Заложники смотрели вслед его спине, по которой удавами перекатывались мышцы. Один из сотрудников завода, по фамилии Архипов, вскочил с пола.

– Эй! Так нельзя!

Боец обернулся. Челюсти его ритмично задвигались, пережевывая мысли в слова.

– Ты кто?

– Я – замначальника пятого цеха. И это…

– Слышь, зам замыч, а чего у вас сортир засран? Пошел бы ты да очко выдраил. А то в говне все.

Архипов попятился и наткнулся спиной на чьи-то бицепсы. Позади него стоял еще один вэвэшник в трусах.

– Ша? Не слышал, что сказали? Пошел очко драить! На вон тебе тряпку!

И боец, с треском отодрав кусок скатерти, бросил ее в лицо Архипову.

Чеченцы смотрели с балкона, не вмешиваясь. Пулеметчик у окна даже не повернул головы.

– Хорошо, – сказал Архипов. Скомкал скатерть и судорожно сделал шаг назад.

– Эй ты! Ты что, так собираешься мыть? В комбинезончике? А ну сымай!

– Что?

– Одежду сымай! Рабочий класс!

Архипов стал медленно расстегивать ворот комбинезона. Потом резко нагнулся и попытался боднуть спецназовца в живот.

Через минуту, избитый и окровавленный, он затих в углу. Трое вэвэшников сняли с него одежду, посовещались и, наметанным взглядом вертухаев определив слабое звено, подошли к трем пожилым рабочим.

– Снимайте комбинезоны, – приказали они, – мы что, раздетые будем, а вы одетые?

Карневич поднялся на ноги.

– Ребята, – сказал он, – неужели вы не понимаете, что они нарочно раздели вас? Что они нарочно не вмешиваются?

Вертухай смерил его взглядом:

– Ты кто?

– Я гражданин США и генеральный директор этого завода.

– Снимай штаны, директор.

Карневич смотрел на бойца несколько секунд, побледнев. Затем резко повернулся и, сделав два шага, начал карабкаться вверх по широкой стеклянной лестнице, на ступенях которой, безучастный к разборке между русскими, сидел молодой чеченец с зеленой повязкой на голове и «Калашниковым» в руках.

Ствол лениво качнулся, приказывая пленнику остановиться. Американец застыл, с трудом подавляя желание опустить руки по швам.

– Я хочу говорить с вашим начальником, – сказал Карневич. – Я директор этого завода.

Ломали что-то проговорил по-чеченски в рацию. Прислушался к ответу и повернулся к Карневичу:

– Халид просил поблагодарить тебя за твои хорошие слова о нашем народе. Еще он просил передать вот это.

Боевик поднялся одним кошачьим движением, и автомат в его руках описал широкую дугу. В следующую секунду приклад «Калашникова» врезался Карневичу между ног.

Халид проснулся к утреннему намазу. Солнце только-только тянулось из моря. Рядом с диваном благоухала усыпанная цветами китайская роза. Бока бутылок в дорогом поставце изгибались, как бедра стриптизерши. Глянцевый журнал на полированном столике советовал настоящим мужчинам носить очки от Хьюго Босса.

Любой из людей Халида предпочел бы очкам от Хьюго Босса оптический прицел. Видимо, они не были настоящими мужчинами.

Эта цивилизация была обречена. Отрава была повсюду – в полированной поверхности стола, в дорогих стеклопакетах, в лепнине на потолке, в словах журнала, и совершенно не имело значения, каким алфавитом были написаны эти слова, русским или латинским. И на том и на другом языке они рекламировали вечные ценности в виде часов «Патек Филипп», в то время как их мужчины пили вино и мылись реже собаки, а их женщины ходили голые и занимали посты в правительстве.

Эта цивилизация не имела права жить: право на жизнь имеет только тот, кто не боится смерти. Этот завод был, как взведенная граната – любой, кто не боится смерти, мог выдернуть чеку.

Русские проиграют не ему. Они проиграют сами себе. Чем больше тебе есть что терять, тем дольше ты веришь, что все обойдется. Чем больше ты веришь – тем глубже ты увязаешь. Тот, кто начинает с компромисса, кончает позором. Враг, который боится умереть, – это полврага.