Виталий Зорин - Карантин

Никита нехорошо оскалился.

– Это ты нормально придумал, – процедил он. – Только на автоматах и гранатомете имеются заводские номера. Знаешь, за кем по номерам оружие числится? Мента из Каменки решил генералу Потапову сдать?

Лицо у Алексея перекосилось и потемнело. Упустил он из виду столь очевидную улику. Не удивительно, до сих пор в акциях они использовали «чистое» оружие и о таких мелочах, как заводские номера, не задумывались.

– Сам понимаешь, что без потерь у нас не бывает, – угрюмо проговорил он. – Да и не наш он… Слякоть…

И вдруг Алексей разразился отборной бранью. На трусливого мента из Каменки, на генерала Потапова, на сложившиеся обстоятельства, на себя самого и, наконец, на весь белый свет.

Никита молча слушал, как напарник отводит душу, и тут неосознанное решение, из-за которого он и взялся потрошить сумку, наконец оформилось в четкий план действий.

– Стоп! – во все горло гаркнул он.

Алексей чисто рефлекторно ударил по тормозам, «Жигули» занесло, некоторое время они шли юзом, затем остановились.

– Ты чего? – недоуменно повернулся Алексей к Никите всем корпусом.

– Выхожу я здесь, – криво усмехнулся Никита. – Моя остановка. На троллейбус пересяду…

– Не понял?

Лицо у Алексея посуровело, он внимательно смотрел в глаза Полынову.

– А чего тут не понимать? – деланно пожал плечами Никита. – Если ты вырвешься из «мышеловки», то меня в Каменке ждать не будут. Да и оружие из «Жигулей» убрать надо. Какая мент ни погань, а я еще никого в своей жизни не закладывал. И не буду.

Он распахнул дверцу и выбрался из машины, таща за собой сумку.

– Тебе в больницу с твоим желудком надо, – неожиданно тихо проговорил Алексей, отводя глаза. Не в привычках «тихушников» выказывать друг другу сочувствие.

– Мой желудок – мои проблемы! – одернул его Никита, извлекая за ремни из машины оружие. – Вечером передашь мне по пентопу подробную карту Каменки и ее окрестностей.

Неожиданное решение заметно улучшило настроение, и он ощутил нечто вроде эйфории бесшабашности. Даже захотелось, явно дурачась, высокопарно добавить: «Операция „Карантин“ продолжается!» – но благоразумие одержало верх, и Никита промолчал.

За такие слова Алексей может и в морду врезать, а затем, связав по рукам и ногам, в психушку свезти, справедливо решив, что у Полынова проблемы не только с желудком, но и с головой. Слишком уж патетическая фраза, как в плохом детективе, и сколько сарказма в нее ни вложи, никогда за нормального человека не сойдешь.

Пройдя километра четыре по лесополосе между заброшенными, как минимум, года три не возделываемыми полями, Полынов наткнулся на неглубокий овраг, по дну которого в менее засушливые годы бежал широкий ручей – вероятно, один из притоков Бурунки. Сейчас ручей исчез, оголив глинистое дно, и лишь местами в овраге виднелись пятна заводей, затянутых, как болота, рыже-зеленой ряской.

Спустившись по откосу, Никита попытался подойти поближе к одной заводи, но метрах в десяти от окружавших ее камышей так загруз в раскисшую глину, что едва вытащил ботинки. Осмотревшись вокруг и убедившись, что ручей не пользуется славой у рыболовов, да и скотину на выпас сюда не гоняют – нигде в глине не было видно следов, – Никита решил, что лучшего места избавиться от оружия он не найдет. А то видик у него – с сумкой за спиной, двумя автоматами на груди и гранатометом через плечо – как у партизана Великой Отечественной. Еще бороду наклеить, и можно вопросом: «Где немцы?» – бабок в деревне пугать.

Для верности бросив три комка глины в центр заводи, Никита по тяжелым всплескам определил, что глубина там была не меньше метра. Стараясь, чтобы оружие падало на ряску плашмя (не хватало еще, чтобы, встряв дулом в тину, над ряской торчал его приклад), Полынов забросил в заводь вначале гранатомет, а за ним автоматы. Если дно в заводи такое же топкое, как и берег, то гнить оружию предстояло до скончания века.

Ряска практически мгновенно затянула открывшуюся проплешину чистой воды, и теперь только более светлое пятно перевернувшихся листиков да вонь поднявшегося со дна болотного газа говорили о том, что в заводь что-то бросили. Вонь рассеется через полчаса, а вот пятно ряски потемнеет не ранее, чем через два дня. Но кто по этой примете определит, что там лежит – может, мальчишки камни швыряли, – и неизвестно за чем полезет в вонючее болото? В то, что «чистильщики» выйдут на его след, Полынов не верил. Слишком идиотское, с точки зрения ФСБ, решение он принял, чтобы спецназовцы могли предположить возможность возвращения одного из «клиентов» в Каменку. К тому же переговоры в эфире «охотников» генерала Потапова, которые Никита во время пути прослушивал по рации, не давали оснований опасаться преследования. Алексей ушел «чисто», и спецназовцы уже обнаружили в рощице возле магистрального шоссе взорванные «Жигули». О радиомолчании все забыли, и в эфире стоял сплошной мат – каждый старался обвинить друг друга в провале операции, и больше всех доставалось группе захвата, погибшей в вертолете. Может, где в мире и следуют пословице: «О мертвых – либо ничего, либо только хорошее», но не для России она писана. У нас как раз все наоборот. Это при жизни главы государства о нем худого слова сказать не моги, иначе сразу к суду за «порочащие его честь и достоинство» достоверные сведения привлекут. Зато после смерти можешь изгаляться над ним как хочешь. Хоть фигурально, хоть натурально забальзамированный труп ногами пинать можно. Так что досталось погибшим спецназовцам, на свой страх и риск попытавшимся атаковать «Жигули» с воздуха, по самому высшему матерному разряду.