Сергей Нуртазин - Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть!

– Я что тебе, мясник, направо и налево ноги отрезать?! Что в футбол играть будешь, не обещаю, но ногу я тебе сохранить постараюсь, только придется потерпеть.

И Гришка терпел, скрежетал зубами, кусал до крови губы, стонал, ему с трудом удалось не заплакать и не закричать. Ночь и сон принесли облегчение, а следующее утро радостную весть. Накануне, утомленный болью и переживаниями, он проспал важное сообщение Совинформбюро, когда в половине двенадцатого ночи, в выпуске «В последний час», из динамика радио прозвучало: «Южнее Сталинграда наши части после ожесточенного боя овладели городом Элиста!»

Вечером следующего дня в госпиталь поступил раненый артиллерист с перевязанными ниже локтей руками. Он-то и рассказал подробности о том, что погода в этот раз была против Красной армии и всячески препятствовала взятию города. Дневная оттепель и мокрый снег сменились морозным пронизывающим ветром, земля и сырая одежда покрылись ледяной коркой, затрудняя движение, однако остановить красноармейцев было уже невозможно. За час до Нового года двадцать восьмая армия, сломив сопротивление немецких частей шестнадцатой моторизованной дивизии, румынского батальона и туркестанских легионеров, освободила город. Артиллерист рассказывал, что видел много убитых и пленных вражеских солдат и немецкую трофейную технику. Его слова подтверждала и сводка Совинформбюро.

Гришка радовался и сетовал, что не может идти вместе с однополчанами в наступление. Ведь и повоевать-то толком не пришлось. Однако то, что пришлось ему испытать за эти несколько месяцев, с лихвой окупало короткий срок пребывания на фронте.

Ночью снилась война. Гришка бежал в атаку, кричал: «Ура!» – стрелял из автомата в черные рогатые тени. Впереди Селиванов. Николай обернулся, посмотрел на него, сказал: «Вострецов, ты это чего же в атаку без ноги бежишь? Иди назад, ты, наверное, ее в окопе забыл». Гришка опускает глаза и видит, что стоит на одной ноге. Он хочет что-то сказать Николаю, но в это время появляется немецкий танк, он наползает на Селиванова, подминает его под себя. Гришка пытается бежать, но не может, у него одна нога. Он падает на землю, ползет. Танк неумолимо приближается, его гусеницы наезжают на ногу, перемалывают плоть и кости… Гришка кричит от ужаса и боли, просыпается. Рядом пожилая санитарка Антонина Ивановна. Она дает попить, вытирает белой тряпицей с лица холодный пот, успокаивает:

– Ну что ты? Что ты, миленький? Терпи, сейчас все пройдет…

Утром поднялась температура, нога покраснела, распухла. К ночи боли усилились. На следующий день пришел хирург-армянин и еще трое медиков. Один из них, пожилой, седоватый, сухой, с клиновидной бородкой, в круглых очках, чем-то похожий на «всесоюзного старосту» Михаила Ивановича Калинина, внимательно осмотрел правую ногу. Тогда из его уст и прозвучали неприятные слова:

– Возможно, придется ампутировать.

От этих слов у Гришки перехватило дыхание и сжалось сердце. Он хотел кричать, требовать, чтобы ему оставили ногу, но не смог произнести и слова. Молчал он и когда на следующий день его повезли в операционную. Молчал, когда над ним склонились люди в белых шапочках и масках. Среди них он узнал хирурга-армянина. Он подмигнул Вострецову, тихо сказал:

– Терпи, дорогой, сделаю все, что могу.

В сознание Вострецов пришел в палате. Откинул серое суконное одеяло, посмотрел на ноги. Правая была на месте. Гришка отвернулся к стене и едва не заплакал от боли и счастья. Пусть покалеченная, но нога была!

Вскоре радость была омрачена. Через день после операции, во время перевязки, хирург-армянин сообщил, что у него сильно повреждено колено, и нога сгибаться не будет. Поведал он и о том, что правый глаз спасти не удастся. Там же, в перевязочной, он случайно увидел в зеркало свое обезображенное лицо… По возвращении в палату он с трудом сдерживал рыдания, старался скрыть слезы от других, но это не удалось. К нему подошел сосед по койке, тот самый красноармеец, который рассказывал о взятии Элисты. Тронул за плечо, спросил:

– Тебе, может, водички дать?

Гришка помотал головой, сейчас ему хотелось побыть наедине с собой, однако сосед не отставал.

– Ты говори, если чего понадобится, и не убивайся так. Жизнь, парень, на этом не заканчивается. Скажи спасибо, что не убили. Жив остался – это уже хорошо. Опять же на фронт не возьмут. Считай, что ты отвоевался. Теперь из госпиталя прямиком домой можешь ехать. Родных обрадуешь. А что инвалид, это ничего. Посмотри, сколько их теперь стало. Так многие же из них рук не опустили. Война-то ведь еще не закончилась, а в тылу рук мужских не хватает. Бабы, старики, детишки мужицкую работу тянут, надрываются.