Сергей Нуртазин - Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть!

– Гришка! Сюда! Николая ранили!

Селиванов прислонился спиной к колесу автомобиля. Его лицо было мертвенно-бледным, окровавленные ладони зажали рану на животе. Гришка подбежал к Николаю.

– Коля! Ты чего?!

Селиванов сжал зубы от боли, зажмурил глаза. При виде раненого товарища Вострецовым на мгновение овладела некоторая растерянность, но резкий голос Манджиева заставил его действовать быстро.

– Бери Николая! Уходите! Я прикрою!

Немецкие офицеры вскочили с земли, но выпущенная Манджиевым автоматная очередь положила их на землю. Гришка взвалил Селиванова себе на плечи, побежал к лошадям. Ему на помощь пришел Арсланг. Калмык, тяжело дыша, виновато вымолвил:

– Я выстрелил, мотоцикл взорвался.

О причинах взрыва мотоцикла думать было некогда, да и мотоцикл уже был не нужен. У лошадей их ждали только хрипатый и один из бывших военнопленных. Он-то и помог Гришке посадить Селиванова на лошадь, но сам сесть не успел. Кто-то из немцев бросил гранату, осколками ему снесло половину черепа и убило одну из лошадей. Еще одна лошадь пала от немецких пуль. Сейчас медлительность была подобна смерти. Вострецов бросил взгляд в небо. Самолеты развернулись и теперь летели прямо на немецкую колонну. Увидели это и немцы. В панике они стали разбегаться подальше от техники. Это был шанс спастись. Гришка запрыгнул на лошадь позади Селиванова, они помчались в степь.

Как самолеты атаковали немцев, Гришка не видел, но слышал рев моторов, стрекот пулеметов и взрывы. Не видел он и гибели Манджиева, изрешеченного немецкими пулями, и других бойцов отряда…

Кроме Селиванова и Гришки уйти удалось только калмыку Арслангу и хрипатому. Он-то и остановил Гришку.

– Стойте! Передохнуть надо!

Гришка остановил лошадь. К нему подъехал Арсланг.

– Он прав. Лошадей можем загнать. И Николая перевязать надо.

Гришка согласился. Вдвоем сняли Селиванова с лошади, бережно положили на землю, перевязали. Селиванов приподнял голову, облизнул пересохшие губы:

– Пить!

Гришка достал флягу, поднес к губам Николая. Арсланг удержал руку.

– Нельзя ему. Он в живот ранен.

Селиванов вырвал фляжку из рук Вострецова, отпил два глотка.

– Мне можно. Все равно жить недолго осталось.

Гришка взял фляжку, отдал Арслангу, затем снял с себя немецкую шинель, подсунул Николаю под голову:

– Ничего, встанешь на ноги. Мы с тобой еще погуляем. Помнишь, как мечтали с тобой после войны в эти степи весной вернуться, чтобы цветами полюбоваться.

Арсланг улыбнулся.

– Ко мне заехать не забудьте, я вас буданом угощу. Моя мама его вкусно готовит…

– Легионеры! – Хрипатый рывком поднялся с земли, кинулся к лошади. Гришка и Арсланг посмотрели в ту сторону, откуда они приехали… Хрипатый сказал верно, легионеры решили возобновить погоню. Селиванов вынул из-за пазухи пакет, протянул Гришке.

– Доставишь нашему командованию. Выполняй. Я вас прикрою.

– Я тебя одного не оставлю.

Арсланг похлопал Гришку по плечу.

– Не беспокойся, я с ним останусь.

Гришка хотел возразить, но Селиванов его перебил:

– Я сказал, выполнять немедленно! Уходи! Не теряй времени! Скоро станет темнеть. И запомни, пакет не должен достаться немцам!

Топот копыт заставил Гришку и Арсланга обернуться. Хрипатый быстро удалялся на лошади прочь от погони.

– Струсил, курва! – Селиванов протянул Гришке руку. – Скачи, Гриша. Доберись до наших, ты сможешь.

Гришка крепко пожал ладонь Селиванова, бросил прощальный взгляд на Арсланга, побежал к лошади. Селиванов неспешно достал из подсумка две гранаты, одну положил рядом, другую отдал Арслангу.

– Держи, парень, только знай, я в плен не сдаюсь.

– Я тоже не сдамся.

– Молодец. А что значит твое имя Арсланг?

– Лев.

– Правильно тебя родители назвали.

Селиванов взял в руки автомат, постанывая перевернулся на бок, поправил папаху, прицелился, с сожалением сказал:

– Эх, жаль, что не все получилось, как задумал. Не вывел ребят из плена, и Манджиев там остался… И будана твоего попробовать не придется. Зато немецких прихлебышей мы сейчас от души пулями накормим…

Гришка открыл глаза. День закончился, над землей распростерлось черное покрывало неба. Камыш шелестел и покачивался от порывов холодного ветра. Тело Гришки сотрясла дрожь. Озноб и кашель пришли к нему еще после позавчерашней дневки в низинке, недомогание усиливалось постепенно, к нему прибавилось ранение. Тупая боль в плече напомнила события вчерашнего дня. Перед глазами всплыла кошара, расстрел молодого калмыка, немецкая колонна, бой, самолеты, гибель товарищей. Гришка помнил, как глаза наполнились слезами, когда он верхом уходил от легионеров, зная, что Селиванов и калмык Арсланг, прикрывая его, обрекли себя на гибель. Он слышал перестрелку, которая вскоре затихла. Через некоторое время до него донесся глухой звук двух отдаленных взрывов… Они задержали легионеров ненадолго, но этого времени Гришке хватило, чтобы оторваться от погони. Одно было плохо, пули, пущенные легионерами ему вслед, сделали свое подлое дело, одна из них ранила его в плечо, другая зацепила заднюю правую ногу лошади. Бешеная скачка и рана сделали свое дело. Лошадь сбавила ход, зашаталась. Гришка, превозмогая боль в плече, покинул седло, но помочь животному он не смог. Изо рта кобылки падали хлопья пены, она упала на передние ноги, завалилась набок, задрыгала ногами. Тогда Гришка посетовал, что загнал животину, и пошел дальше. Он слышал, что загнанных лошадей убивают, чтобы лишить мучений, но у него не поднялась рука на существо, которое помогло ему уйти от опасности, к тому же выстрел мог привлечь врагов. Дальнейший путь Гришка помнил, как в тумане. Когда силы иссякли, он увидел заросли камыша, где и спрятался, чтобы перевязать рану и переждать остаток дня. Там сон его и сморил.