Александр Чагай - Каро-Кари

– Они только пение муллы переваривают, – вставил Джамиль Джамильевич.

– А мои романсы? Мои арии? Мне казалось, им нравится.

– Им нравитесь вы, – хмыкнул Старых. – Ради того, чтобы посмотреть на русскую красавицу… – Ивантеева зарделась, Модестов скорчил гримасу, – они могут и ваше пение вытерпеть.

Глаза солистки скруглились, губы дрогнули, и Алексей Семенович тотчас поправился. – Оно великолепно, но местный уровень не позволяет… культурная узость, знаете ли.

– А как этого… Шабир Шаха ликвидировали? – спросил аккомпаниатор. – Армейская операция?

– Да нет, – посол сложил газету. – Другие бандиты порешили. Власти обещают разобраться, но вряд ли смогут. У нас есть своя информация, но конфиденциальная, сами понимаете. Этот мерзавец хотел помешать нам создать Общество дружбы, сорвать инаугурацию. Но мы вовремя приняли меры.

– О, да, да, – аккомпаниатор судорожно закивал головой. Ему понравилась искренность посла, поделившегося дипломатическими секретами.

Разговор прервало появление радушного хозяина. Факр Бодла обнял Матвея Борисовича, Старых, остальным вежливо кивнул. Не обратил особого внимания на Ивантееву, и та побледнела от досады.

– Дорогой Факр, – восторженно заявил Харцев, – у вас великолепный дом. Роскошный, уютный. Вчера мы в полной мере могли насладиться вашим гостеприимством. Вижу, российско-пакистанский бизнес в надежных руках.

– Я давно мечтал о сегодняшнем дне, – признался предприниматель. – У наших отношений большое будущее. – Он выпятил грудь, и в его голосе зазвучали победные нотки. – Инаугурационное заседание в шесть вечера, вы все, конечно, помните. Приглашены представители правительства провинции, деловых кругов. После официальной части мы рассчитываем, – Бодла скосил глаза в сторону Ивантеевой, – на небольшой концерт.

Певица вздернула носик и отвернулась.

После завтрака Бодла продемонстрировал гостям конференц-зал, оборудованный на первом этаже особняка. Там должно было состояться торжество. В зале имелось подобие сцены со столом для президиума. Обстановка богатая и безвкусная: тяжелые шторы с кистями, кресла с позолоченными ручками, роспись на потолке – полнотелые красавицы с ангелочками а-ля Ватто. Был и небольшой балкон. На нем в поте лица трудились Буфет и Тимофеев, крепили к полу волшебный фонарь.

– Шурупы слабоваты, я бы подпер чем-нибудь, – прогнусавил Буфет.

– Собой подопри. Барабан тяжелый, собака.

– Ничего, Сенечка раскрутит. Ему не впервой.

Оба захихикали.

Модестов вздрогнул – он расслышал эту колкость, донесшуюся с балкона. Тем временем Факр Бодла продолжал упражняться в красноречии.

– Этот зал я сам проектировал… Обратите внимание – все по-европейски. Здесь театральные представления, концерты можно давать. Непривычно для нашей публики, но мы обязаны просвещать людей, продвигать цивилизацию…

Около трех часов пополудни Шантарский прогуливался по Пешавару. Оставив машину неподалеку от старого города, он углубился в его узкие улочки. До торжественного мероприятия оставалось еще время, срочных заданий ему не поручали, и можно было отдохнуть, расслабиться. Прошвырнуться по магазинам, приобрести сувениры, изделия местных кустарей, ювелирные украшения. Особенно славились афганские браслеты, серьги и кулоны, которые изготавливали из черненого серебра. Афганцев в Пешаваре полно, больше, чем в любом другом пакистанском городе, и среди них – десятки искусных мастеров, чья продукция на родине с некоторых пор не пользовалась большим спросом. Исламисты приучали людей к аскетизму – думать приходилось о выживании, а не об украшении жизни.

Зато в Пешаваре бизнес процветал. В центре города находился «серебряный квартал», куда забрел Шантарский. Ему пришла в голову неплохая мысль – подарить какое-нибудь изящное ювелирное изделие Хамилле. Заодно и жене что-то прикупить. Когда Леонид вспоминал о ней и детях, его начинали мучить угрызения совести. Они любили его, полагались на него, от Леонида зависело материальное благополучие семьи, обучение… Конечно, он их не бросит, во всяком случае, будет помогать, это его долг как мужчины и порядочного человека. Но останется ли он вместе с ними? На этот вопрос Леонид ответить пока не мог.

Здравый смысл подсказывал, что страсть к Хамилле не приведет к длительным отношениям, тем более к брачным узам. Для нее, как и для него, это стало бы крахом всех жизненных устоев. Но думать об этом не хотелось. Было одно желание – наслаждаться любовью этой женщины, ценить те минуты, когда они остаются наедине. А жена… Должна же она понимать, что он не принимал монашеского обета и, находясь долгие месяцы вдали от дома, не может обходиться без женщин. Она сама не захотела сопровождать его в командировку. У нее больная мать, дети ходят в нормальную российскую школу, такое решение было логично, и Шантарскому не в чем было ее упрекнуть. Так сложились обстоятельства, что поделаешь… Но и его пусть она не упрекает.