Не потому ли, что он чувствовал себя независимым, в первую очередь материально, и вел свою игру, связанную с контрабандой, расценивая данное плавание как временный эпизод в большой криминальной игре?
Данная версия представилась Прозорову правдоподобной, но своим первым успехом он посчитал не ее, а установление контакта со старпомом — хоть каким‑то, но источником информации.
Или — хорошо продуманной дезы?
На этот вопрос ответа у Прозорова также не существовало. Но в том, что рано или поздно ответ появится, он был убежден.
Стоя на палубе и глядя на толкотню матросов, упаковывающих батискаф в защитный брезент, Забелин, с усмешкой глядя на Каменцева, негромко выговаривал ему:
— А вы, доктор, оказывается, бедовый парень… Зачем все‑таки надо было устраивать этот пожар в каюте?
— Чтобы дать вам время разобраться с процессором. Это во–первых.
— Все решилось куда проще. Кто‑то, не мудрствуя лукаво…
— Это во–первых, — продолжил Каменцев. — Во–вторых, теперь я абсолютно уверен, что эти природоохранители решили поднять ядерную головку ракетоторпеды.
— То есть?
Каменцев поведал о служебной документации, обнаруженной им в каюте пакистанца.
— Весьма забавно, — озабоченно качнул головой Забелин.
— И в–третьих, — продолжил Каменцев, — наш главный ученый — диабетик. И в пожаре сгорел весь его персональный инсулин.
— Жестоко! — сказал Забелин. — Решили таким образом угробить главного специалиста?
— Да нет… — Каменцев с досадой посмотрел на перетянутые полосками пластыря пальцы левой руки. — Пару десятков ампул я взял с собой. По дороге в санчасть пять штук кокнул, споткнулся в горячке… Полез в карман — и вот… Кивнул на поврежденную руку. — Порезался. Но теперь здоровье и жизнедеятельность этого умника под моим полным контролем. И думаю, что, если эти деятели что‑либо затеяли в Бермудах, главного спеца я отключу, как лампочку. Есть на сей случай определенная, так сказать, микстура… А он не через час, так через два обязательно меня навестит. Удивлен, что до сих пор не явился…
— Так вы не только поджигатель, но и отравитель? — усмехнулся Забелин. Кстати, я после выпуска из училища в общаге жил… В комнате на четверых. Все молодые офицеры. И был среди нас некий лейтенант Гена Терентьев, обладатель дефицитной по тем временам бутылки французского коньяка. С этим коньяком вообще странные истории… Он тогда в нашей нищей среде исключительно в качестве презента фигурировал… Помню, в военном городке я одному доктору за успешно излеченную гонорею бутылку "Наполеона" подарил, а у нее — такой характерный скол у донышка… Так вот. Через год в качестве подарка от одной благодарной дамы эта бутылка ко мне снова вернулась, пройдя, подозреваю, десятки рук… А с лейтенантом Геной так вышло: мы его каждый праздник кололи на эту бутылку, а он — нет, мол, разопьем, как только третью звезду получу. Вообще‑то, замечу, жлобоватый был паренек… Ну, год терпим, а он все в лейтенантах… А однажды как‑то ну уж очень остро недобрали! — и решились на грех: через шприц коньяк выкачали, выпили, а в бутыль мозольной жидкости заправили. Через месяц, представь, Гене дают третью звезду. Мы: ну, давай, открывай коньяк, обещал! Не, говорит, до следующей звезды его оставляю, вам и так водки хватит, не баре. Но все‑таки убедили мы его, открыл он коньяк, мы свет притушили — жидкость‑то зеленая… Кто‑то рюмку из синего стекла достал, налили мы повышенцу…
— И?.. — хохотнул Каменцев.
— Он выпил, потом передернуло его, как от разряда, оглядел он всех нас изумленно и с трагедией в голосе воскликнул: "Братцы, коньяк‑то прокис!"
— Похоже, истории суждено повториться, — прокомментировал Каменцев.
— Думаешь, придет к тебе на поклон? — спросил Забелин.
— Как выразилась однажды любимая женщина, проводившая, кстати, меня в этот поход, — поведал Каменцев, — куда он денется, когда разденется!
Позже, на ужине в кают–компании, подтолкнув Каменцева под локоть, Забелин шепнул:
— Похоже, ты прав… — И кивнул в сторону показавшегося в двери Кальянрамана.
Лицо пакистанца омрачала тоска. Подойдя к Каменцеву, он нехотя произнес:
— Доктор, мне необходимо с вами поговорить.
— Милости прошу. — Каменцев привстал из‑за стола. — Здесь или в санчасти?
— Я думаю, в санчасти…
В санчасти, где под присмотром дежурного матроса находился все еще находящийся в беспамятстве Филиппов, они присели в уголке, и пакистанец упавшим голосом поведал:
Читать дальше