Андрей Воронин - Петля для губернатора

Грабители вряд ли стали бы шмонать квартиру под музыку, особенно под такую. Губанов тяжело вздохнул: честно говоря, он предпочел бы грабителей.

Майор толкнул дверь и вошел.

Свет горел повсюду, даже в туалете и ванной. В гостиной он увидел привычную, до слез знакомую картину: стоя посреди комнаты в одних кружевных трусиках, супруга майора Губанова замысловато выламывалась под музыку, держа в правой руке пустой бокал. Наблюдая за ней со спины, Губанов вынужден был признать, что это получается у нее очень даже неплохо: трезвая или пьяная, Ирина отлично чувствовала ритм и умела великолепно двигаться.

Тело у нее все еще оставалось молодым и упругим, и сейчас, когда Губанов не видел мутных расфокусированных глаз и пьяно отвисшей нижней губы, она казалась обжигающе красивой – такой, какой она была в двадцать лет. Тогда она тоже обожала танцевать под Армстронга, но тогда все было совсем по-другому. В то время она еще не пила, и тогда у них с Губановым была любовь до гроба, от которой теперь не осталось ничего, кроме обоюдного тоскливого раздражения.

Майор печально вздохнул, расставаясь с мечтой о приятном вечере. Теперь даже телевизор под пиво и вяленого леща казался ему вполне приемлемой альтернативой тому, что его ожидало. Если раньше танец под Армстронга был прелюдией любовной схватки, то теперь он служил неизменным предвестником пьяного скандала. Губанов двинулся по квартире, выключая свет. На кухне он задержался, чтобы проинспектировать шкафчик над мойкой, где у него была заначка на черный день. Коньяк исчез, и не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, куда он подевался. – Хранившийся в ванной одеколон, слава богу, был на месте, и майор порадовался тому, что плохо спрятал коньяк: одеколон стоил дороже.

Здесь же, в ванной, майор вынул из наплечной кобуры табельный пистолет и затолкал его на самое дно корзины с грязным бельем: во время их с женой скандалов случалось всякое. Выпив лишнего, Ирка заводилась с полуоборота и могла взвинтить себя до полной невменяемости. Судя по Армстронгу и танцам голышом при открытых дверях, ей уже было море по колено, так что предосторожность вовсе не казалась майору излишней.

Пряча пистолет, он вспомнил, сколько стараний и вранья потребовалось ему месяц назад, чтобы раздобыть “магнум” с глушителем, из которого пьяные придурки целое утро палили под окнами у губернатора. Тогда оставалось всего ничего до несчастного случая: худая шлюшка, которой майор помогал целиться в бутылку из-под шампанского, ничего не соображала и вряд ли могла отличить голову жены майора от бутылочного горлышка. И надо же было старому борову окликнуть его именно в этот момент! Оставить револьвер в руках у этой банды пьяных обезьян значило бы выдать себя с головой, и все сорвалось.

"Все, что ни делается, к лучшему, – подумал Губанов. – Зато теперь я отделаюсь от нее без риска, траурных речей и служебного расследования, а заодно стану на несколько миллионов богаче. Бинго, как говорят те ребята, что выиграли у нас холодную войну”.

Погасив в ванной свет, майор вошел в гостиную. Его шаги не были слышны, полностью заглушаемые хриплыми воплями Армстронга, но Ирина, видимо, как-то ухитрилась заметить его отражение в стеклянной дверце книжной полки и резко обернулась в тот самый момент, когда он протянул руку к музыкальному центру. Движение Ирины Бородин вышло слишком стремительным, ее ноги переплелись, как концы растрепанной веревки, и она, потеряв равновесие, грохнулась на пол. В следующее мгновение палец Губанова коснулся черной клавиши, разноцветные огни на контрольной панели музыкального центра, мигнув, погасли, и наступила тишина, в которой стало хорошо слышно, как размеренно капает вода из подтекающего крана на кухне.

Губанов бросился к жене и помог ей подняться. Лицо его буквально светилось заботой и нежностью, а клокотавшее внутри раздражение было загнано настолько глубоко, что майор его почти не ощущал. Он давно усвоил простую истину: чтобы правдоподобно изобразить радость, надо заставить себя радоваться, а чтобы женщина поверила твоим словам о любви, необходимо хотя бы на несколько минут поверить в них самому. Человека, в совершенстве овладевшего этим сложным искусством, расколет далеко не каждый детектор лжи.

– Иришка, – ласково сказал Губанов, поднимая с пола жену и легонько подталкивая ее в сторону дивана. – Вот так сюрприз! Ты откуда взялась?

Ирина вывернулась из его рук, потирая ушибленный локоть. К обнаженному плечу прилип расплющенный окурок, карие глаза смотрели из-под растрепавшихся светлых волос угрюмо и недружелюбно. Похоже было на то, что падение немного прочистило ей мозги, примерно так же на время раздается в стороны затянувшая поверхность пруда ряска, если бросить туда камень. Это было плохо, поскольку Губанов вовсе не собирался вести с ней философские споры и, тем более, ссориться.