Андрей Воронин - Слепой для президента

– Сколько уже ребенку?

– Еще совсем несмышленый, Глеб. Восемь недель.

Всего лишь восемь недель. Так сказал врач. Но я думаю, еще меньше – недель семь.

– Семь недель? Такая крошка!

– Да, совсем крошка.

– Здорово! Вот здорово! – Глеб ликовал. – Правильно, дорогая, кофе тебе пить не надо. Будешь пить теперь только соки и молоко.

– Да-да, соки и молоко. И немного вина, – сказала Ирина, явно удовлетворенная той реакцией, которую вызвало ее сообщение.

– Честно говоря, я бы тебе не советовал пить.

– А ты что, врач?

– Нет, не врач, но все-таки я как-никак отец.

– Вот если бы ты, Глеб, был врачом и дал мне подобный совет, я, возможно, прислушалась бы. А так обязательно выпью. Тем более, мой врач разрешил мне выпить немного вина.

– Ну, если врач разрешил, тогда и я не против!

Глеб открыл бутылку, торжественно поставил на стол два фужера на тонких ножках и наполнил их темным, как поздние пионы, вином.

– Ну, за него, – подняв бокал, Глеб прикоснулся им к бокалу Ирины, – и за тебя, дорогая.

– И за тебя, Глеб.

– А кто об этом еще знает?

– Пока знают лишь трое – мой врач, я и ты.

Глеб вздохнул. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь этой радостью, но поделиться было не с кем. И тут он вспомнил о звонке Анечки и улыбнулся, представив, как та обрадуется, когда узнает, что у нее появится брат или сестренка.

– Надеюсь, ты матери скажешь?

– Когда придет время – скажу, – спокойно ответила Ирина.

Сейчас ее лицо было уже умиротворенно-прекрасно.

– Ирина, меня никто не искал в эти дни?

– Никто.

– Тебя предупредили, что я задержусь?

– Да, предупредили.

– Кто предупредил? – уже зная ответ, на всякий случай спросил Глеб.

– Разве ты не знаешь, кого просил об этом?

– Если он, то знаю. Такой высокий и важный?

– Да, высокий и важный, – улыбнувшись, ответила Ирина.

– Он передавал тебе привет, – сообщил Глеб, целуя руку Ирине.

Три дня прошли в напряженном ожидании. Глеб радовался, что у Ирины будет ребенок, беспрестанно справлялся о ее самочувствии, чем уже начал даже злить Быстрицкую.

– Хватит тебе! Ты что, Глеб, врач?

– Нет, я просто должен знать… – Ты будешь знать только то, что тебе нужно знать.

И не лезь в женские дела, а то я начинаю волноваться.

Такая усиленная забота с твоей стороны не может длиться долго. Или я не права?

– Успокойся, Ирина.

– Я и не волновалась бы, но ты со своими глупыми вопросами не даешь мне почувствовать себя спокойно.

Чем больше ты спрашиваешь, тем страшнее мне думать о своем будущем.

– Все, больше я ни о чем не спрашиваю.

– Вот и хорошо, – сказала Ирина. – Но я вижу, Глеб, ты нервничаешь, чего-то ждешь.

И Сиверов признался:

– Да, жду.

Дальше Ирина расспрашивать не стала, прекрасно понимая, что ее настойчивость не увенчается ничем, и Глеб останется нем как рыба.

Телефон зазвонил поздним вечером. Правда, и Глеб, и Ирина еще не спали.

Сиверов тут же схватил трубку.

– Я слушаю, – негромко и нарочито спокойно произнес он, чтобы не беспокоить Ирину.

– Есть важная новость, – послышался голос генерала Потапчука.

– Я слушаю, – повторил Глеб.

– Завтра на том же месте и в то же время.

– Понял, – положив трубку, Глеб откинулся на подушку.

«Ну вот, сейчас все и начнется. Самое важное, самое тяжелое. Начнется настоящая работа. Если бы произошло что-то несущественное, Потапчук не стал бы беспокоить меня в полночь».

Глеб уже свыкся с характером генерала, немногословного, педантичного, придирчивого до мелочей, скрупулезно и точно выполняющего свою работу.

– Кто это? – шепотом спросила Ирина, придвигаясь к Глебу.

– Зачем тебе это знать, дорогая? Как ты себя чувствуешь?

Ирина после этого вопроса укусила Глеба за плечо, но не сильно, а в шутку.

– Ты что, Глеб, теперь всегда будешь отвечать вопросом на вопрос? Изобрел бы хоть какой-нибудь другой вопрос, может я бы тебя и простила. Но если ты вновь поинтересуешься моим самочувствием, я перегрызу тебе горло, я вопьюсь тебе зубами вот сюда, – и Ирина прикоснулась кончиками пальцев к пульсирующей артерии на шее Глеба, – и ты погибнешь. Погибнешь в постели.

– Ой, не надо, Ирина, я больше не буду спрашивать, как ты… – Если ты произнесешь еще хоть слово… – прошептала Быстрицкая.

Глеб хотел улыбнуться, но улыбки не получилось.

Его лицо застыло в напряжении, между бровями появилась глубокая складка – признак того, что Глеб сосредоточенно размышляет.

Минут через десять-пятнадцать Сиверов дождался – услышал ровное дыхание Ирины.