Николай Шамрин - Афганские эпизоды. Сборник коротких рассказов

– Наджаф, передай мулле, что шурави пойдут нужной дорогой. Пусть готовит сюрпризы, – снова взглянув на заместителей, тихо добавил, – это будет наш вклад в дело борьбы с неверными.

Комбат взглянул на начальника штаба:

– Что-то не понравился мне этот полковник!

Виктор Борисович кивнул:

– Мне тоже. Через чур всё легко и просто: и задача «не бей лежачего», и дорога без мин. Да и какого рожна тащить «Грады», если реактивщики из своего района вполне эти склады достанут? Кстати, почему «полковник»? Может он «подполковник»? Или ты научился различать звания царандоя?

Комбат отмахнулся:

– Нет, не разбираюсь я в их узорах на погонах, – ещё раз взглянув на карту, уверенно продолжил, – вот, что мы предпримем, товарищи офицеры…

Батальонная разведка, заблаговременно высланная комбатом, смогла обнаружить места засад, подготовленных моджахедами на маршруте и передать их координаты. Через десять минут после завершения фарджа, по позициям душманов отработала приданная батальону батарея установок «Град» в полном составе. Усиленная миномётным взводом мотострелковая рота совершила марш через брод по «левой» дороге и вышла в назначенный район к установленному времени, но, вместо перевалочной базы, подразделения обнаружили старые развалины заброшенного кишлака. Батальон царандоя в полном составе с техникой и вооружением перешёл на сторону мятежников. Через несколько дней кочевники-пуштуны нашли тела командира бригады и его заместителей с перерезанными горлами.

Эпизод 4. «Душман»

Чужбина родиной не станет

Иоганн В. Гёте

Им, наконец-то удалось нагнать группу шурави, но первая попытка атаки бархана, за которым укрылись неверные, обернулась потерями. Командир осторожно осмотрел позиции кяфиров, однако определить численность противника так и не смог. Спустившись вниз, он оглядел своих соплеменников: их было почти тридцать уставших от долгого преследования мужчин. Что поделаешь? Пески тяжелы даже для тех, кто в них родился. Жестом приказав воинам занять позиции на гребне бархана, он остановил свой взгляд на одном из них:

– Мухаммад! Подойди поближе.

Молодой моджахед поспешно подхватил автомат и торопливо стал пониматься вверх, стараясь опередить волны песка, стекающие с вершины пустынной дюны. Подойдя к командиру на должное расстояние, парень приложил руку к сердцу, выражая готовность и почтение. Тот одобрительно кивнул:

– Настало твоё время Мухаммад, ещё доказать свою преданность. Я не хочу зря проливать кровь наших людей, ведь Всевышний призывает нас к милосердию. И нет божества, кроме него! Семь лет назад ты принял ислам, а мы приняли тебя в семью. Ты должен предложить неверным вернуть нам документы, которые им удалось захватить. Скажи им, что я отпущу их с миром. Ты, знаешь, воины нашего племени держат слово, ибо мы живём по законам пуштунвали и не нарушаем клятвы, даже если она дана врагу. На размышление я дам им полчаса, но, если они не одумаются, то мы уничтожим всех, кроме командира. Я хочу, чтобы он сам смотрел в глаза матерей своих бойцов. Сейчас отдыхай и прочитай молитву. Я скажу, когда тебе надо будет идти.

Мухаммад вернулся на прежнее место и равнодушно посмотрел на белое от зноя небо. Мысли вяло текли в голове: пуштунские слова переплетались с русскими, но не это беспокоило его: память услужливо возвращала, казалось бы, давно забытые картины. Семь лет назад, он, тогда ещё Михаил, рядовой Советской армии, по глупости или по неосторожности попал в плен. Не предупредив взводного, зашёл в местный дукан за сигаретами. В то время войска только входили в Афганистан, и никто из сослуживцев даже не задумывался, чем может обернуться короткая отлучка. Наверное, ему повезло, его не били и не пытали, просто предложили принять истинную веру и добровольно встать в ряды моджахедов. Солдат, в силу атеистического воспитания, был далёк от религиозных вопросов, но ему очень хотелось жить и, потому, он согласился уже после первого общения со старейшиной. Вначале всё было чуждо и даже дико, но постепенно он привык к укладу жизни, тем более что в племени к нему относились почти как к равному. Мулла позже объяснил ему, что обратить неверного в истинную веру, есть священный долг правоверного. Конечно, Михаил не раз задумывался о побеге и возвращении к своим, но настал день, когда ему пришлось сделать окончательный выбор. Прошло что-то около трёх месяцев со дня его пребывания в новой семье и вот, однажды, после, ставшей уже привычной предутренней молитвы, его вызвал старейшина и, указав на завёрнутое в кошму тело, сказал: