Александр Тамоников - Янтарная камера

Вольную публику не окружали кордоны автоматчиков. Люди с оружием прогуливались вдоль колонны автотранспорта, грудились у палаток, где что-то происходило, виднелись на границе горящего леса.

Несколько раз колонна останавливалась на блокпостах. Водители передавали патрульным бумаги, и те их пропускали.

Потом был лес, громоздились камни, вставали скалы. Лунная дорога благополучно превратилась в марсианскую.

Вскоре машины выехали на простор. Снова техника, посты автоматчиков. Несколько микроавтобусов, экскаватор. Под жестяным навесом горел костер, у которого теснились люди в накидках. Дождь прекратился, но дышать приходилось через колючую изморось.

Прямо по курсу в туманной дымке возвышался лес, в который вгрызалась незаконченная просека. Валялись спиленные деревья, торчали пни. Кто-то уже работал, ревели бензопилы, рычала тяжелая техника. Похоже, здесь трудились не только штрафники. Но именно им досталась самая веселая работа.

Нетерпеливо подпрыгивал какой-то нервный длинноногий мужчина, частил, смешивал русские и украинские слова. Мол, почему так долго?! У него простаивает техника. Кто будет делать это море работы, которое взвалило на него начальство?!

«Производитель работ господин Шлыпень», – угадал Алексей.

Народ вытряхивался из кузовов под лай автоматчиков, успешно заменяющих овчарок. Люди брели к лесу по разливам чавкающей грязи.

– Все к навесу, получить инструмент и верхонки! – кричал Шлыпень. – Радуйтесь, поганцы, новые варежки привезли, как белые люди работать будете. Сегодня сто метров должны раскорчевать. Столько же влево и вправо. И чтобы никто не сачковал! Чего вы там толпитесь, кретины, что за флэшмоб, мать вашу?

Топоры, ломы, кирки, двуручные пилы разлетались как горячие пирожки. Для всех присутствующих это было не в диковинку, уже привыкли. С бензопилами было напряженно – с ними работали вольные. Остальные получали ручной инструмент.

Алексей, стиснув зубы, рубил кустарник, встающий сплошной стеной. В нем приходилось проделывать просеки, потом расширять их. Рядом, тяжело отдуваясь, махал топором Ратушенко. Здесь же трудились еще человек пятнадцать. Остальные углублялись в лес.

– Что, Алексей, нормально работается? Старые раны не беспокоят? – прохрипел Ратушенко, делая передышку, чтобы вытереть пот.

Неоспоримый плюс работы заключался в том, что холод уже не доставал. Вот только в сапогах хлюпало, слипались носки.

– Труд освобождает, – отзывался Алексей, вгрызаясь туповатым лезвием в непокорные сучки. – Кажется, так писали фашисты на воротах концлагерей. Знаешь, приятель, сдается мне, что такая работа предотвращает старение.

– Это ты верно подметил, – согласился Ратушенко. – До старости мы рискуем не дожить.

Неподалеку грозно рычал экскаватор. Он рыл ковшом траншею от реки к лесу. Ее пока перегораживала запруда из мешков с песком, препятствующая воде раньше времени покидать русло.

В лесу стучали топоры, жужжали пилы. Кренились, падали подпиленные деревья.

К мощным пням, вросшим в землю, задним ходом подъезжал трактор. Мужики оплетали очередной пень металлизированным тросом, концы цепляли петлями за крюк в задней части бампера. Трактор рычал, подрагивал. Звенел, натягиваясь, трос.

Пень неохотно выбирался из земли, цеплялся за грунт, но долго спорить с техникой не мог. Люди обделывали его топорами и пилами, снова цепляли тросом. Трактор оттаскивал выкорчеванный пень за пределы леса.

То, что невозможно было вытащить, работяги сжигали на месте, предварительно облив горючей жидкостью. В воздухе стоял пронзительный запах гари. Поднимался дым, люди кашляли, блуждали в пелене, как сомнамбулы.

– Замечательно, – проворчал Ратушенко, справляясь с приступом надрывного кашля. – Чистейший воздух, неповторимый аромат лесов.

Через несколько часов люди с трудом стояли на ногах.

Неугомонный прораб кричал, чтобы пошевеливались. Впереди непочатый край работы, на том свете отдыхать будете, тунеядцы хреновы!

Люди с ненавистью смотрели на него, скрипели зубами, но никто не нарывался. Автоматчики по периметру никуда не делись. Им было скучно, и они с радостью развлеклись бы при поступлении соответствующего сигнала.

Алексея уже качало. Перехватывало дыхание. Просыпались, возвращались к жизни старые раны. Тело превращалось в раскаленный огненный шар. Он по инерции работал, что-то делал, махал топором, который тяжелел с каждой минутой, становился неподъемным.