Андрей Воронин - Слепой. Глобальный проект

– Пить, мама, пить! – скрипел сверток. Каролина кивнула Шандору. Папаша выудил из накладного кармана сумки детский поильник и подал ребенку. Каролина отогнула угол клетчатого одеяла. Младший брат Иштван оказался чудовищем. Стало понятно, почему родители прячут его, кутая в шерстяной кокон.

В университете Бела слышал об этом заболевании на факультативе по генетике. Преподаватель упомянул о нем вскользь, потому что материала о прогерии – так называлась эта болезнь, имелось очень и очень мало. Бела потом нашел в вестнике американского университета имени Джона Хопкинса маленький отчет, подтвержденный данными нескольких других лабораторий. Там говорилось, что препараты группы ингибиторов фарнезил трансферазы (FTI) способны предотвратить развитие процессов старения в культурах клеток, аналогичных клеткам больных прогерией, или, по-другому, синдромом Хатчинсона – Гилфорда. Их ядра, в отличие от нормальных ядер округлой формы, состоят из многочисленных долей и иногда даже имеют вид виноградных гроздьев.

В американских лабораторных условиях применение FTI, уже проходящего клинические испытания на онкологических пациентах, возвращало ядрам стареющих клеток нормальную форму. При этом препарат блокировал синтез дефектного белка, вызывающего синдром фатального старения, на ранних этапах его формирования. Но из отчета не было ясно, достаточно ли возвращения ядрам их нормального внешнего вида для предотвращения или хотя бы замедления развития заболевания.

Бела с трудом проглотил комок ужаса. Сострадание и чисто профессиональное любопытство заставили его подойти к отвергнутым родственникам. Каролина побледнела, попыталась прикрыть сына углом пледа, Шандор вскочил, рванулся вперед. Потом замер, безвольно опустил руки и заплакал. Старший сын медленно приблизился к нему, положил руку на плечо. Потом подсел к Каролине и улыбнулся Иштвану.

– Ну, привет, как дела? – он взял малыша за сухую старческую ручонку, пощекотал ему живот.

Иштван радостно залепетал, заулыбался. Это была нормальная, адекватная реакция полуторагодовалого мальчика на искренние заигрывания взрослого. Но огромная, светящаяся прожилками сосудов лысая голова, загнутый книзу клювик носа, крошечный, с двумя подгнившими зубиками рот вызывали содрогание. Кожица на лице складывалась в пучки морщин, искривленные пальчики цеплялись за трикотажный гольф, оставляя крошечные затяжки.

– Ну, иди ко мне, братик, садись на колени! – Бела подхватил малыша, резко выдернув его из огромной шерстяной пеленки. Тот не испугался, не заплакал, словно знал старшего брата со дня рождения. Тонкие, стариковские ножки отделял от крошечной острой попки «дежурный» памперс, который казался огромным по сравнению со страшной, недетской худобой.

Каролина смотрела на обоих с тоской и усталостью, она исхудала так, что ее кожа светилась, почти как у сынишки, хотя выглядела она гораздо моложе его.

– Давно началось? – поинтересовался Бела у отца.

– Врачи говорят, слишком рано, ему и семи месяцев не было, когда стало понятно, что происходит что-то совсем неправильное. А уже к году сомнений не было – прогерия. Вероятность – один случай на несколько миллионов рождений, генная мутация. И этот единственный случай – в нашей семье, с нашим ребенком. Мы и не знали раньше, что такое бывает, не слышали никогда.

Маленький, сухокожий глазастый гномик весело стучал поильником по колену Белы, примерял ему на голову свою полосатую трикотажную шапочку, шлепал ладошками по впалым сморщенным щечкам. Пожилая медсестра издали заулыбалась, но, поравнявшись с семейством, в страхе перекрестилась. Ожидающая напротив пара с вялой, слюнявой девочкой в ходунках с интересом наблюдала за Меснерами. Казалось, они сравнивают детей, наказанных природой, и считают, что им повезло больше.

Иштван прожил всего до девяти лет. Умственно он был абсолютно нормальным ребенком, но с полным букетом старческих недугов. Последние полгода жизни малыш уже не ходил – бессильно догорал на госпитальной койке. Время, такое отлаженное, прогнозируемое, сбивалось в этом иссохшем тельце со своего естественного ритма и заставляло органы и системы стареть так стремительно, что постичь это было невозможно. Иштван десятки раз в год сдавал кровь, мочу, стволовые клетки. Его горькая судьба служила материалом для изучения генных мутаций геронтологам всего мира. Таких, как он, страдальцев насчитывалось не более полутора сотен по всей планете, в своей стране он был единственным.