Ни обсуждать, ни оценивать вслух случившееся они не стали. Просто теперь, когда она приходила, все случалось словно само собой. Единственное, о чем будущий ученый счел нужным поговорить, – это опасные и безопасные дни. Заводить малыша он пока не планировал.
За все шесть лет Каролина ни разу не отказала, не придумала отговорки или болезни. Она всегда порывисто и смело ложилась на его диван, всегда честно называла даты критических дней, тяжело и шумно дышала вначале и закусывала нижнюю губу в конце. Он редко звонил из Москвы, но когда приезжал – все свободное время посвящал ей. Разговаривали по душам они по-прежнему мало. Бела считал, что высшая форма любви, доверия – когда и без слов все ясно.
Увидев выпирающее пузико, свеже дипломированный биолог прикинул срок – около двадцати недель. Выходит, когда он был дома в последний раз, Каролина уже была в положении. Он тихо сел на разбитый диванчик, обхватил голову руками и просидел, не двигаясь, почти сутки. Как в бреду или тумане видел и слышал ее передвижение по квартире, разговоры с отцом, попытки прикоснуться к плечу, принесенные и убранные тарелки с едой, чашки с питьем. Казалось странным, что отец деятельно во всем этом участвует, суетится, распаковывает его сумку и целует красную коленкоровую книжечку – диплом с отличием об окончании МГУ.
Только к ночи Бела осознал, что Каролина теперь живет у них, беременна от его отца и абсолютно счастлива. Жить со старшим Меснером она начала на год позже, чем с младшим, когда Бела уехал в Москву. Папа почему-то к сыну не ревновал, а она жалела и любила обоих.
Уже назавтра несостоявшийся жених снял отдельную квартиру, а через неделю поступил на работу в Будапештский университет на отделение медицинских наук. Его охотно приняли и предложили место в аспирантуре. Летом университет пустовал, можно было спокойно осваиваться: изучить расположение длинных коридоров, меню буфетов, фонды библиотеки. Жить совсем один Бела не привык, но приходилось учиться и этому.
Другим серьезным испытанием стало вступление в партию. Кафедрой заведовал профессор Габор Солти, блестящий ученый-физиолог, почему-то вдруг решивший, что истинного блеска мужчина может достичь, только сделав политическую карьеру. Со временем Бела разобрался, что эту мысль профессору внушала кривоногая, глазастая лаборантка, бездарная и тщеславная одновременно. Габор стал одним из основателей оппозиционного движения «Венгерский демократический форум». Он даже пробился в президиум на историческом первом его соборе в Лакителеке под Будапештом. Первые полгода работы на кафедре сопровождались пламенными и, что удивительно, абсолютно искренними беседами заведующего с сотрудниками и аспирантами о христианско-гуманистических, национально прогрессивных и либеральных идеях. Бела внимал начальнику с почтением. И когда тот предложил вступить в ряды демократов, отказаться не посмел. Членские взносы он платил исправно и даже один раз пришел на собрание. Политика Белу Меснера по-прежнему не интересовала, но, если от нее зависела карьера, он готов был числиться в партийных рядах.
Еще одним событием стало рождение ребенка Шандора Меснера и Каролины. Так Бела превратился в старшего брата малютки Иштвана. О том, что малышу пора родиться, Бела догадывался, но точных известий не имел – со дня своего побега ни разу не звонил домой, и его никто не искал. Даже не сообщили о неожиданной, нелепой смерти бабушки от закупорки легочной артерии. Об этом он узнал от ее соседки, которую встретил на улице случайно. Эта же болтливая фрау Хелена сказала, что у Шандора прибавление в семействе.
Новость разбередила незажившую рану. Бела часто представлял отца, занимающегося любовью. Не с забытой мамой или незнакомой любовницей, нет! С Каролиной – маленькой, глупой, трепетной. Меснер-младший не мучил себя вечным «почему»? Почему она так поступила, выбрала старшего – заурядного, небогатого, неперспективного Меснера? Ответ был один – судьба. Никто не виноват, ни с кого не спросишь.
А потом Бела встретил их в клинике, куда заехал договориться с потенциальным соавтором о совместной публикации в «Университетском вестнике». Нахохлившиеся, поблекшие, почему-то очень похожие между собой, Шандор и Каролина сидели в очереди в кабинет к специалисту по генетике. Молодая мама держала на коленях сверток, очень большой, шевелящийся, покряхтывающий. Бела замер за колонной – он хорошо знал этот кабинет, а еще то, что завернутых в одеяло детей можно увидеть в Москве на вокзале, в руках немытых беженок из таджикских степей, но не в ведущем медицинском учреждении Будапешта. Сверток забеспокоился сильнее, из него то и дело высовывались странные, недетские когтистые лапки.
Читать дальше