Андрей Воронин - Слепой. Проект «Ванга»

– Приняли заявление, – с отвращением сообщила Ирина. – И то после того, как она показала им справку из загса о том, что они собирались пожениться.

– Ну, ясно, чего еще от них ждать, – пробормотал Глеб. – Уехал он, конечно, на машине? Машина хорошая?

– Хорошая. Почти новая.

Получив это сообщение, Сиверов окончательно помрачнел. Все было предельно ясно. В девяноста процентах случаев верной оказывается самая простая, самая очевидная версия. Если человек, который собирался вечером после работы вернуться домой, внезапно и бесследно исчез вместе с дорогой иномаркой, вряд ли он вступил в иностранный легион или был похищен пришельцами с альфа Центавра. Логичнее предположить, что труп его в данный момент лежит в придорожном лесочке и ждет, когда на него наткнутся грибники, а машина с перебитыми номерами выставлена на продажу, а может, уже и продана какому-нибудь чеченцу или азербайджанцу. И милиционеры, которые приняли у Нины Волошиной заявление, естественно, сразу пришли к этому выводу и даже пальцем не шевельнут, чтобы найти Соколовского. Что толку его искать? Ведь ясно же, что ни его, ни машину уже не вернуть. А найти тело – значит найти на свою голову еще одного «глухаря»…

– Ты думаешь, надежды нет? – спросила Ирина, правильно истолковав его затянувшееся молчание.

Глеб встрепенулся и заставил свои губы растянуться в улыбке.

– Надежда есть всегда. Она, как известно, умирает последней… – Сообразив, что в данном случае старый афоризм прозвучал довольно-таки двусмысленно, Сиверов энергично помотал головой и легонько стукнул ладонью по рулевому колесу. – Я хочу сказать, что хоронить его пока рано. Подумаешь, неделя! Существует тысяча причин, в силу которых он мог где-нибудь застрять. Например, попал в аварию и лежит в какой-нибудь провинциальной больнице без сознания. А местным эскулапам даже в голову не пришло сообщить… да что я несу? Куда они сообщат? Если бы даже кто-то из них и взял на себя труд это сделать, куда бы он стал звонить? Да и кому это надо – звонить? Придет в сознание – сам позвонит… Или другой вариант: напился, подрался и получил пятнадцать суток. Тоже где-нибудь на периферии, где каждый сержант милиции мнит себя наместником самого Господа Бога. Да в конце-то концов, он мог просто напасть на какой-то след и так увлечься, что забыл обо всем на свете! Он ведь профессионал, причем, как я понимаю, высочайшего класса. Для него работа – главный смысл существования. Возможно, он молчит как раз потому, что материал слишком горячий, и ему не хочется впутывать в это дело Нину, подвергать ее опасности… И нечего ей раньше времени звонить во все колокола, – продолжал он, понемногу воодушевляясь. – Если угораздило полюбить журналиста, которого, как волка, ноги кормят, пускай забывает о спокойной жизни. Это ведь еще только цветочки…

Ему казалось, что он говорит очень убедительно и аргументированно; Глеб сам почти поверил собственным словам. Да и чему тут, собственно, было не поверить? Все перечисленные им варианты были вполне возможны, как и множество других, в данный момент не пришедших ему на ум. Так почему, спрашивается, из всех существующих возможностей всегда нужно выбирать самую скверную? Почему непременно надо отравлять жизнь себе и окружающим подозрениями самого жуткого свойства? Что это, ей-богу, за пессимизм? Сегодня половина проектного бюро ходит вся в слезах и соплях по поводу свалившейся на сослуживицу беды, а завтра этот писака явится как ни в чем не бывало и заявит, что ему представился случай взять интервью у Романа Абрамовича и что упустить такую возможность он просто не имел права…

– Ты действительно считаешь, что все бабы – дуры? – вдруг спросила Ирина.

«Плохо дело, – подумал Глеб. – Что-то часто в последнее время она стала задавать мне такие вопросы: действительно ли я уверен, что все бабы – дуры, а журналисты – подонки? Видимо, она действительно принимает личную жизнь этой своей Нины Волошиной очень близко к сердцу. А я, похоже, начинаю понемногу стареть и, как это свойственно всем старикам, костенеть в своих убеждениях… и в заблуждениях тоже».

– Что навело тебя на эту свежую мысль? – поинтересовался он, преодолевая неожиданно возникшее желание закурить, а еще лучше – хватить стакан водки.

– Все, что ты говоришь, очевидно, – заявила Быстрицкая. – Все это буквально лежит на поверхности, и, когда я пыталась утешить Нину примерно этими же словами, она мне сказала, что сама знает, какая у журналистов работа. А уж Максиму это и подавно известно. Поэтому он, во-первых, никогда не исчезал, не поставив ее в известность, куда и на сколько дней уезжает, а во-вторых, всегда возил в бумажнике карточку с адресами и телефонами. Ну, такую, знаешь… «Если со мной что-то случится, прошу сообщить…»