Богдан Сушинский - Ветер богов

Однако его напарник сумел вырваться из зенитной круговерти и, заметив этих двоих, прячущихся в пучине, освятил их пулеметной трассой, вспенившей горьковатую синеву моря, буквально в нескольких дюймах от нептуновых любовников. Но затем, помахав крыльями: «Живите, это я всего лишь пошутил», – тоже ушел в сторону северной оконечности Сардинии, держа курс на невидимый отсюда остров Асинару.

– А ведь это они за вами охотятся, Скорцени, – мысленно скомандовала себе отбой Фройнштаг, вновь вернувшись к той обычной формуле обращения, к которой уже привыкла за все месяцы общения с начальником отдела диверсий службы безопасности CС.

– Вы опять льстите мне, Фройнштаг, – принял условия их азартной противовоздушной игры Скорцени.

– Никому я не льщу. Они бы еще сто лет не наведывались на Корсику, если бы каким-то образом не узнали, что здесь находитесь вы. И почему вдруг именно этот мыс, городок Бонифачо, отель «Корсика»?

– Цепь военных случайностей.

– Слишком уж она громоздка, эта цепь. Напоминает кандалы на руках смертников.

Они по мелководью добрели до входа в свой фьорд и увидели, что там нашла убежище тройка парней с охапками одежды в руках. Одеждой этой были черные мундиры, а парни, очевидно, принадлежали к «бессмертным» из числа воинов Корсиканской бригады СС. Однако выяснять и знакомиться Скорцени было некогда. Прятать в волнах свою наготу – тем более.

На оголенную Лилию Фройнштаг, которая решительно шествовала первой, корсиканцы смотрели, словно на выходящую из моря Венеру. И лишь появление вслед за ней рослого, свирепого на вид детины с исполосованным шрамами лицом не позволило им предаться умилительным разглядываниям и казарменным остротам.

– Вы сами уберетесь или вам предложить сделать это? – вежливо отблагодарила их за скромность Фройнштаг. Она всегда отличалась особым умением делать это.

– Мы не догадывались, что первые беженцы появятся прямо с морского дна, – кисловато улыбнулся розовощекий толстячок с усиками «а ля фюрер после неудачного бритья».

– А то бы мы знали, где искать спасения, – поддержал его второй корсиканец, устремляясь к тропинке, выводящей по крутому серпантину к нетронутой штурмовиками деревянной лестнице.

– Как ты себя чувствуешь? – озабоченно спросил Скорцени, напрочь забывая о присутствии аборигенов.

– В одежде я почему-то всегда чувствую себя увереннее, – отстучала зубами Фройнштаг. Ее трясло так, будто она вышла не из теплых объятий Средиземного моря, а из полыньи.

– Как ни странно, я тоже. – Одежда их была щедро присыпана песком, но Скорцени старался не замечать этого.

– Действительно странно, если учесть, что до сих пор, находясь рядом с вами, я всегда более уверенно чувствовала себя обнаженной. Была убеждена, что моя нагота смягчает вас, а главное – мешает обращаться как с унтерштурмфюрером.

Одевшись, они прекратили этот странный и совершенно неуместный разговор, возвращавший их к еще той, предбомбардировочной, жизни, и, прижавшись спинами к теплому телу скалы, а плечами – друг к другу, несколько минут сидели молча, согреваясь на все так же безвинно сиявшем корсиканском солнце.

Святость их итальянско-корсиканского фронтового небытия уже была окончательно развеяна. Пора было думать о возвращении в рейх, к той жизни, уход из которой для эсэсовца пока еще оставался непозволительной роскошью.

Они прощались в небольшой комнатке – той самой, с единственным окном, выходящим на небольшое ущелье, которое исполосовывало склон соседней горы, – и названной ими «Пещерой невинности». Узкая келья эта, обставленная в нарочито грубом австрийско-крестьянском стиле, действительно чем-то напоминала пещеру предводителя племени, и утренний свет в окне-бойнице казался пламенем родового костра, разведенного для ритуальных боевых танцев.

«Пещерой» ее назвал сам Гитлер, исходя из каких-то своих ассоциаций, связанных с близостью гор. О невинности же добавила Ева. И сказано это было с иронией, которую Адольф предпочел не заметить. Когда они уединились здесь впервые, спасаясь от старческого любопытства все еще хозяйствовавшей тогда сестры Адольфа Ангелики Раубаль, Ева решила, что это пристанище станет гнездом их любовных свиданий. Очевидно, так оно и было бы. Гнездо они выбрали довольно удачно. Почти два часа их попросту не могли обнаружить, хотя казалось, что фюрер вдруг понадобился всей Европе, – суетились адъютанты и офицеры личной охраны, нервничал вездесущий Борман и прорывался на аудиенцию представитель военно-морского флота, а в приемной терпеливо испытывали свои дипломатические нервы послы сразу трех государств.