Александр Бруссуев - Тойво – значит надежда. Красный шиш

Так и было, конечно, вплоть до одиозных лет конца тридцатых, когда молчание из золота сделалось приговором. Молчишь – значит, замышляешь. Февральским утром 1938 года во дворе тюрьмы при УНКВД по Московской области его застрелили по приговору суда по рекомендации Сталина, Молотова, Ворошилова и Кагановича. Хотели стрельнуть в затылок при, якобы, переходе по коридору в другую камеру, но Инно повернулся к своим палачам лицом и в последний раз в жизни нахмурился.

Антикайнен и Тынис сели в плацкартный вагон и поехали в Петрозаводск. Вяхя довольствовался общим, что, впрочем, его нисколько не смущало. Лето было в разгаре, за окнами вагонов шепталась с сумраком белая ночь, можно было глазеть по сторонам до утра, либо приспособиться на жесткой скамье и спать. Молодой Тойво так и поступил, раскрыв глаза уже только перед прибытием в столицу новой Карелии.

Тут их пути с Антикайненом и эстонцем расходились, чтобы сойтись на следующую ночь, праздничную ночь, возле старого карельского кладбища в деревне Панисельга.

Почему именно в Панисельге? Да потому что в соседствующем Ведлозере уже двадцать лет, как строили цивилизацию: школы открывали, медицинские пункты, бухгалтеров разводили и церкви перестраивали. При советской власти это дело только усугубилось – в смысле: обрело дальнейшее развитие.

А в Панисельге до сих пор хоронили своих усопших в могилы, которые потом устраивали в два наката бревен и два ската досок. Словно маленький дом покойнику мастерили. Но не только этим было примечательно кладбище, здесь, говорят, лежали люди, бежавшие от Ледового побоища, рыцари и дружинники.

Великий слэйвинский князь Александр Невский когда-то совершил одну из самых одиозных карательных операций против Ливонии и ливонцев: резал и спускал под лед Чудского озера рыцарей и сочувствующих (см также мою книгу «Не от мира сего – 4»). Уничтожал культуру, так сказать, творил историю.

Спешно уходили ливонцы, кто к Панисельге, кто к Большой Горе, кто еще дальше. Уходили-то непокорные, те, которые привыкли жить, как предки жили. И знали они этот мир таким, каким он был изначально или, во всяком случае, каким он был до нынешнего. Знания ушли в землю, знания насытили воздух, знания растворились в воде.

Почему «Святая земля»? Да вот потому. И церкви здесь строить не могут. И попы не приживаются.

Антикайнен услышал об этом еще во время своего участия в Первой племенной войне (см также мою книгу «Тойво – значит «Надежда» – 2. Племенные войны»). Оказался после Видлицкого десанта возле заповедной ламбушки вблизи деревни Большая Гора. Маленькое озерцо, по берегам которого на ветках деревьев развешены какие-то платочки, шапочки и иные тряпочки. Бывалый человек рассказал, что такой вот карельский шаманизм: приходят люди и повесят какую-то часть гардероба человека, испытывающего недомогание.

– Кусок портянки висит – нога, значит болит. Шапка – голова. И так далее, – говорил бывалый человек. – Повисит она возле ламбушки, а человеку легче становится. Еще водички с озерца по утрам натощак хлопнет – глядишь, и совсем хорошо. Детей хворых – так вовсе в воду окунают и слова при этом говорят.

– Будто крещение, – удивился тогда великан Оскари Кумпу.

– Крещение и есть, – согласился бывалый человек. – Карелы народ древний, у них свое крещение, и не понять, чье – поповское или карельское – древнее, а, стало быть, истиннее.

– Трусы только на ветках не висят, – пошутил измотанный недавно завершившейся военной операцией Тойво. – Или такого рода болезни не лечатся?

– Трусы только купальщики вешают. А купаться здесь воспрещено, – не поддержал шутку собеседник.

Антикайнен испытал неловкость от своей реплики, поэтому постарался как-то скрасить ситуацию:

– Есть ли еще где-нибудь такие же места?

– Как ни быть, – согласился бывалый человек. – Север богат чудесами. Например, возле Ведлозера в Панисельге. Не так уж и далеко отсюда, если через лес. И озеро там тоже чудесное, свет от него, порой, идет.

Вот и сподобился Тойво приобщиться к древним загадкам. Вернее, только настраивался сподобиться. И старшего научного сотрудника Института Мозга сподобил. И еще тайного сотрудника Вяхю. Все они сподобились. И настроение у каждого из их маленькой экспедиции было подобное: возвышенное и загадочное. Укради, но выпей.

Пить никто не стал – ни эстонец, профессионал в этом деле, ни Антикайнен, прошедший хорошую школу, ни только делающий первые шаги на алкогольном поприще Вяхя. И без вина воздух пьянил, и без водки голова кружилась.