Евгений Сухов - Смотрящий по России

Но Варяга заинтересовал человек, стоящий рядом с Беспалым. В форме царского генерала, с дореволюционными наградами, он не выглядел нелепо, больше того, они лишь подчеркивали его абсолютное благородство. Определенно, что это был человеческий экземпляр самой высокой пробы.

— И чем же занимался ваш отец? — спросил Варяг, продолжая изучать фотографию.

— Сейчас об этом уже можно говорить… Он был генералом контрразведки, — ответила Голицына с внутренним достоинством. — Сталин поручил ему заняться боевой и психологической подготовкой офицеров для отрядов СМЕРШ. Все его работы были засекречены.

— Вы были близки с отцом?

— Он баловал меня, — в голосе пожилой женщины послышались нотки нежности. — Я была поздним ребенком. Можете сами представить, что такое для стареющего мужчины маленький ребенок и к тому же еще девочка. Ведь ей можно отдать всю нерастраченную нежность.

— Почему на этой фотографии ваш отец запечатлен вместе с Тимофеем Беспалым?

Губы женщины неприязненно сжались, морщины в уголках рта сделались очень глубокими. Теперь Голицына напоминала персонаж из русской сказки, Бабу-ягу. Вот сейчас поднимет крючковатый нос к небу, вздохнет с шумом и вымолвит, прищурив глаза: «Ох, давно я добрыми молодцами не закусывала!» Но вместо этих ожидаемых слов она произнесла ровным, почти доброжелательным голосом:

— Мой отец почему-то не любил фотографироваться. Не знаю почему. Возможно, считал это плохой приметой… Эта одна из немногих его фотографий. Почему-то он считал Тимофея очень перспективным молодым человеком и даже приблизил его к себе. Хотя он всегда держал людей на расстоянии.

Выдвинув еще один ящик, она растерянно посмотрела на Тарантула, перевела взгляд на Варяга. Она будто бы досадовала на себя — добрый молодец оказался ей не по зубам.

— Что-нибудь не так? — осторожно поинтересовался Варяг.

— Понимаете… Здесь лежали журналы.

— Что за журналы? — насторожился Тарантул.

Женщина пожала плечами и отвечала:

— Обычные инвентарные журналы… Я в нашем приходе вроде старосты. В них я записывала все церковное имущество, что поступает в собор, или то, что успело уже прийти в негодность. Бывает так, что кое-какое добро мы передаем в другие церкви… Вот не так давно отдали две иконы в один монастырь, который сейчас восстанавливают. Одна икона Казанской Божьей Матери, а другая Спас Нерукотворный. — Всплеснув руками, она удивленно воскликнула: — Господи, неужели Тимофею понадобились эти журналы? Но зачем?!

— Может, у вас еще что-нибудь пропало? — спросил Варяг.

— Ума не приложу, что могло еще пропасть, — в сердцах воскликнула старушка, всплеснув руками. От ее прежнего сердитого выражения не осталось и следа. Трапеза из «доброго молодца» откладывалась — худющ уж больно, да и навару никакого. Только посуду понапрасну испачкаешь! А потом и по сердцу уж больно пришелся. — Знаете, он мне совсем недавно письмецо короткое написал. Прощения просил…

— На конверте был обратный адрес? — быстро спросил Тарантул.

— Был, — удивленно кивнула княгиня. — Я ему еще ответить хотела… Да вот не успела.

Тарантул понимающе протянул:

— Понятно… Еще что-нибудь пропало?

— Здесь лежала шкатулка, — показала она на тумбочку. — Куда же она подевалась?

— Уж не эта ли? — поднял Тарантул с пола небольшой каповый ларчик ручной работы.

Ларчик был поломан, тяжелая крышка едва держалась на металлической петельке.

Старуха бережно взяла вещицу и, поставив ее на прежнее место, изрекла:

— В ней я держала крестики для крещения и ключи от подвала. В подвале у нас рухлядь всякая хранится.

— А это что? — показал Варяг на несколько серебряных крестиков, валявшихся в углу комнаты.

— Они самые, а вот ключей не видать!

— А в подвале ничего не пропало?

— Нужно посмотреть, — забеспокоилась старуха. — Ой, господи, господи. Этот храм ведь мой дед построил. Еще до революции. В японскую уцелел, вот поэтому во спасение и отстроил. Вот я при нем и осталась… Если бы не церковь, так не знаю, куда бы и подалась.

Подвал оказался глубоким. В нос шибануло застоявшейся плесенью. С первого взгляда было заметно, что сюда уже давно никто не захаживает. Штукатурка во многих местах вздулась и осыпалась, желтоватые обломки валялись на каменном полу.

— Дальше будет совсем темно, — предупредила старуха. — Сюда мы спускаемся крайне редко. Как-то нет особой надобности. А если приходится, так берем с собой свечу или фонарь. Проводить электричество — средств нет, церковь у нас небогатая.